Виктор Васнецов - Екатерина Александровна Скоробогачева

возвращении из-за границы, и просил Вас слезно выслать мне перечень пророков, которые должны быть написаны, и святителей западной и русской церквей – мне это теперь крайне необходимо. Я алтарь почти весь уже скомпоновал и задержка только в Вашей программе. Я думаю, что Святители будут: Василий Вел[икий], Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и Николай Чудотворец, а русской церкви – Петр, Алексей, Иоанн, Филипп, Дмитрий Ростовский и еще, и думаю, не поместить ли Феодосия Печерского? Ради Бога, отписывайте скорее.

Кроме того, мне необходим чертеж планов и разрезов с точными мерами – устрой это, пожалуйста, на мой счет. Я, например, хотел рисовать «Евангелистов» для парусов, а без точных размеров это невозможно. Купол у меня уже готов, кроме «Рая». По получении письма, ради Бога, не молчите, отвечайте скорее. Мне необходимо решить все композиции в основе, как образов, так и орнаментов…»[343]

Итак, итальянская поездка, позволившая художнику «говорить» со «старыми мастерами» Византии и Ренессанса, помогла ему поверить в свои силы, о чем свидетельствует и несколько изменившийся тон его писем. Значение итальянского путешествия в творчестве, а отчасти и в мировоззрении Виктора Васнецова трудно переоценить. Воздействие атмосферы городов, памятников архитектуры, живописных произведений звучало для него то более явно, то завуалированно, то ярко проявлялось в создании конкретных композиций, как в стенописи киевского собора Святого равноапостольного князя Владимира, то уподоблялось ненавязчивому камертону, но постоянно продолжало присутствовать на жизненном пути художника, придавая особую одухотворенность и выразительность созданным им образам, особую причастность к вершинам мирового искусства.

Глава седьмая

Киев испытаний и свершений

Нет на Руси для русского художника святее и плодотворнее дела, как украшение храма[344].

В. М. Васнецов

Собор во имя Равноапостольного князя Владимира… занимает особое место в истории русской религиозной живописи XIX века[345].

И. С. Глазунов

Одной из вершин религиозного искусства Виктора Васнецова, бесспорно, является роспись Владимирского собора в Киеве, его грандиозный труд, продолжавшийся более десятилетия и сопоставимый с высшими живописными достижениями художников Византии, Древней Руси, титанов итальянского Ренессанса. Нельзя не согласиться со справедливостью слов тех критиков, кто считает, что «…привычную структуру канонической истории искусства раскачивают бурные ветры переоценок, возрождаются вычеркнутые из истории имена… Сейчас слишком легко увлечься новым, если не знать, что большая часть этого нового – просто неизвестное старое или – что совсем уж печально – элементарное и упрощенное повторение прошлого. Увлечение переоценками иногда заставляет забывать, что главное достоинство мыслящего человека – “свое суждение иметь”. Здесь есть лишь одно лекарство – знание. У Тютчева есть поразительная строфа: “Блажен, кто в наши дни победу / Добыл не кровью, но умом, / Блажен, кто точку Архимеда / Сумел сыскать в себе самом”. Именно в медлительном и серьезном проникновении в суть и структуру освященных временем художественных ценностей может современный человек найти нравственный и интеллектуальный фундамент для собственных независимых суждений, найти “точку Архимеда” в калейдоскопе сегодняшней культуры, вместе драматичной и суетной, где истинное так часто заслоняется мнимым»[346].

Эта объективная оценка происходящих в культуре процессов вполне приложима к «переломному» времени рубежа XIX–XX веков, наполненному поиском новых стилистических направленностей и духовных содержаний. Опираясь на традиции и трактовку образов и ушедших столетий, и современного ему искусства, Виктор Михайлович вдохновлялся ими и переосмыслял их, создавая произведения живописным языком именно конца XIX столетия.

Первоначально предполагалось, что весь объем стенописи в киевском соборе будет завершен через два года, но работа в соборе длилась почти 11 лет. Виктора Михайловича долго не покидали сомнения, правильное ли решение он принял, справиться ли с такой сложной возложенной на него художественной задачей, для него сложной вдвойне из-за того, что он обращался к масштабной храмовой стенописи впервые, и из-за религиозного чувства глубоко верующего православного человека, что накладывало на него еще большую ответственность. Своими тревогами Виктор Васнецов делился с другом – Василием Поленовым.

«[Киев], 31 декабря 1887 г.

Дорогой Василий Дмитриевич.

Много раз я собирался тебе писать, но благодаря своей малой склонности к писанию писем вообще все откладывал. Летом я даже уж написал письмо и хотел отсылать, но услышал, что ты едешь в Крым, а проездом намереваешься побывать в Киеве, в видах скорого личного свидания письмо не было отослано.

И стал я тебя поджидать с величайшим нетерпением. Помимо того, что я желал с тобой видеться как с человеком, наиболее мне близким и родным по духу, несмотря на различие характеров, я жаждал иметь в тебе серьезного критика, и затем я мечтал, что, увидевши собор наш, решишься взять на себя работу и будешь моим товарищем. Когда я услышал, что ты проехал обратно, минуя Киев, – мне было по крайней мере горько.

Мне очень важно, чтобы мою работу видел хоть один из серьезных художников, а тем более – ты, как знаток именно этого моего дела, которое едва ли кто-либо понимает ясно. Затем я услышал, что ты продолжаешь болеть и едва ли возьмешься за дело собора; эти слухи меня прямо обескуражили – это значит, что как будто я сам отказываюсь от большой части дорогой мне работы. Я мог представить товарищем своим только тебя. И если ты не можешь взять на себя эту работу, то для меня все равно, кто бы подле меня ни работал, хороши ли, дурны ли будут товарищи – меня уже трогать не будет, потому что дух человеческий в сильных своих проявлениях никогда не притворяется, и мне около себя нужен только такой, как ты – глубокий и серьезный. Я даже скажу решительнее – только ты можешь отнестись с должной и полной искренностью и вниманием к такому многозначащему делу, поэтому только тебя – и никого другого – я могу представить рядом с собой. Не считай мои слова самонадеянностью…

Ты, конечно, поймешь, что я не отвергаю искусство вне церкви – искусство должно служить всей жизни, всем лучшим сторонам человеческого духа – где оно может – но в храме художник соприкасается с самой положительной стороной человеческого духа – с человеческим идеалом…

Уговаривать тебя я не смею и считаю нецелесообразным и рискованным, так как брать на себя такое серьезное дело, хотя и увлекательное – должно совершенно самостоятельно; необходимо самому прежде всего обдумать все стороны и трудности дела и тогда решиться. Я только буду всей душой радоваться, если ты решишься взять на себя это трудное и святое дело – какое редко попадается в руки художника – и крепко буду печалиться, если взявшись за дело, ты в нем разочаруешься!

Я тебя