Виктор Васнецов - Екатерина Александровна Скоробогачева

еще не поздравил с успехом твоей картины, судя по всем отзывам, она необыкновенная! Я видел начало, по нему, – конечно, отчасти – могу представить, как это вышло сильно! Ни одна картина не вызвала в наше время таких серьезных рассуждений. Все, лично ее видевшие, передают свое впечатление восторженно. Дай Бог тебе всегда такого успеха!

Мне так хотелось бы побывать у Вас и повидаться со всеми вами, посмотреть твою картину, посмотреть другие работы.

Мне, вероятно, все покажется крайне новым. Я как-то совсем отстал от общей жизни, и художественной и всякой. По временам страшно хочется вырваться и полетать по Белу Свету. Дай Бог счастья и здоровья твоей прибавляющейся семье…

Уважающий, любящий тебя всего В. Васнецов»[347].

В период начала работы над киевскими росписями, в 1887 году Виктор Михайлович создал одно из необычных в своем творчестве произведений религиозной тематики – «Четыре всадника Апокалипсиса»[348]. На переднем плане полотна справа налево изобразил четырех мчащихся всадников, олицетворяющих поражающую своими стрелами все живое чуму, рубящую мечом войну и две иссохшие фигуры голода и смерти. Под копытами каждого из всадников разворачиваются символичные события: в правом нижнем углу – пораженные смертельной болезнью цари, левее – полчища идущих друга на друга людей с копьями и мечами, далее – мучающиеся от голода и пожирающие друг друга и в самом конце – мертвые тела.

Таково обращение Васнецова к «Откровению Иоанна Богослова». Одним из самых загадочных и в то же время бесконечно интерпретируемых сюжетов из Откровения можно назвать события, посвященные непосредственно карам Божьим на земле. Образ, открывающий целую серию казней человеческих, связан с фигурой Иисуса Христа, чья задача как Агнца-Спасителя, заключается в снятии семи печатей с Божественной книги.

Как гласит первый стих пятой главы Откровения: «И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями…» (Откр. 5:1), считается, что книга – это скорее пергаментный свиток, завернутый и запечатанный семь раз. Открывая первую печать, Агнец запускает процесс начала конца времен, первым ее предвестником будет белый конь, на котором восседает победитель (Откр. 6:2). Фигура всадника иногда представляется фигурой Христа, однако печати по большей своей части воспринимаются негативно: образ белого всадника закрепился за Антихристом, а нарицательным именем этого образа стала чума. Снятие второй печати представляет собой появление всадника на огненно-рыжем коне, в чьих руках показан меч. Он призван для взятия мира с земли (Откр. 6:4). Этот образ может быть трактован буквально, как воплощение предстоящей войны за счет разрушительного огненного цвета животного и атрибута воина – меча. Снятие третьей печати ознаменовало появление третьего всадника на вороном коне (Откр. 6:5). В руках у него мера, что олицетворяет его сущность – голод. «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя “смерть”; и ад следовал за ним…» (Откр. 6:8).

Однако не видения Апокалипсиса, а образы Спасителя и Богородицы занимали центральное место в духовно-художественной системе стенописи собора. Когда Виктор Васнецов показал Прахову подготовленные эскизы алтарного образа Божией Матери, Адриан Викторович положил перед художником сделанный ранее набросок проступившего на штукатурке собора изображения. Адриан Викторович рассказывал, как был поражен Васнецов сходству обоих изображений. После нескольких минут молчания он произнес: «Это был заказ Божий»[349]. Два года напряженной работы потребовалось Виктору Михайловичу, чтобы написать центральную фигуру Богородицы. Вопреки его надеждам, ни Суриков, ни Поленов, каждый по своим причинам, не согласились работать над стенописью киевского собора. Виктор Васнецов с явным сожалением упоминал об отказе Василия Поленова в одном из писем, но на их дружеское общение эта размолвка никак не повлияла:

«[Киев], 29 мая 1888 г.

<…> Я по-прежнему жалею глубоко, что ты не будешь работать в соборе – да, жаль… но что делать!

К тебе у меня есть очень серьезная просьба, боюсь только утруждать тебя. Дело в том: мне нужны саккосы[350] митрополита Моск[овского] Алексия и Петра (пожалуй, и Иона и Филиппа), которых я пишу уже на стене, а рисунки одежд до сих пор не мог достать. Еще зимой с этой просьбой обращался к Арцыбушеву, а буде ему некогда, то не попросит ли он Илью Семеновича, но никакого ответа не получил. А теперь я уже должен писать и решительно не знаю, к кому обратиться за этим делом – решил к тебе, но, может быть, не найдет ли возможным помочь мне Елена Дмитриевна.

Мне нужно получить рисунок общий того и другого саккоса – рисунки узоров. <…>

Если существуют подлинные рисунки, то снять кальку и часть раскрасить настолько, чтобы понять цвета. Мне говорили, что есть в Промышленном музее на Мясницкой[351] икона «Житие митрополита Алексия» и на этой иконе, будто бы костюм хороший представлен. Затем на фронтоне Успенского собора[352] есть все эти митрополиты, и, наконец (если не ошибаюсь), в Патриаршей ризнице[353] есть какие-то саккосы, приписываемые Алексию или Петру»[354].

Вскоре к мужу в Киев переехала Александра Владимировна с детьми, их было пятеро – старшая дочь Татьяна, как и отец ставшая художником-живописцем, и четверо сыновей: Борис, Алексей, Михаил, Владимир. Об их облике позволяют судить живописные портреты, созданные отцом, высоко отмеченные тонким знатоком искусства Игорем Грабарем: «В Васнецовских портретах есть также свой стиль. Чаще всего это портреты членов семьи художника и его близких. Из других известен только превосходный портрет Антокольского, относящийся к 1880 г. и находящийся в Третьяковской галерее. В портретах дочери и сына, особенно том, который висит в Третьяковской галерее и написан в 1889 г., есть тот характерный, специфически Васнецовский взгляд больших, наивно открытых глаз, который вошел как составная часть в сложное целое, известное под именем “Васнецовского стиля”»[355].

Виктор Михайлович работал в этот период исключительно много, целеустремленно, самозабвенно. Отдавая основную часть времени стенописи, все же не мог оставить без внимания другие художественные проекты, которые были для него важны, как участие в выставках Товарищества передвижных художественных выставок, которое по-прежнему оставалось для него близким, значимым. Об этом позволяет судить одно из писем Виктора Васнецова художнику-передвижнику Константину Савицкому, с которым давно дружил, а потому теплый, доверительный тон письма вполне закономерен:

«[Киев, октябрь 1888 г.]

Милый Константин Аполлонович,

давненько-таки я с Вами не виделся, иной раз и подумываю махнуть на Дальний Север, да дела не пускают. Каждый год собираюсь окончить хоть одну из начатых картин, а все руки не доходят, – право, совестно даже перед вами, передвижниками. И ведь не от лености, а от дел. Я весь погружен в работы собора, да иначе и трудно что-либо сделать – взялся за гуж – не говори: не