Виктор Васнецов - Екатерина Александровна Скоробогачева

и палитра Виктора Михайловича многие годы хранились в семье, а ныне – в Доме-музее художника. Чаще всего они представлены в его мастерской – палитра вместе с кистями на маленьком рабочем столике, блуза – повешенной на спинку стоящего рядом стула; кажется, что Виктор Васнецов вот-вот сюда вернется, чтобы продолжить работу над картинами. В Киеве Алеше было интересно наблюдать за отцом и другими художниками в соборе. Помощниками отца были братья Александр и Павел Сведомские[366], из-за частых поездок по Европе их называли «перелетными птицами», и Вильгельм Котарбинский[367].

Николай Прахов так характеризовал их: «Трудно себе представить двух родных братьев, так не похожих один на другого и по внешности, и по складу характеров, и в то же время так тесно связанных между собою неразрывными узами крепкой любви и товарищеской дружбы, какими были Александр и Павел Сведомские. Старший Александр – высокий и стройный, прозванный родным братом “Бароном” за множество “фантазий”, заставлявших его неожиданно бросать палитру и кисти и что-то изобретать в области механики и фотографии. Младший Павел – коренастый, низкорослый, плотно сложенный, с красивым лицом, слегка обезображенным натуральной оспой, и слегка горбатым носом, отдаленно напоминающим клюв попугая. За это сходство Барон дал ему кличку – “Попа” и “Попочка”. Эти клички крепко прилипли к братьям и в домашнем, семейном кругу и среди близких друзей – собратьев по искусству. “Джойя” по-итальянски – радость, или попросту “Джойка” – так звал Павел Александрович своего брата, когда говорил о нем или хотел окликнуть. Связали их на всю жизнь и детство, проведенное в деревенской глуши Пермской губернии, и увлечение искусством в юношеские и зрелые годы. Трудно решить, что больше…»[368]

В вечерних сумерках Виктор Михайлович возвращался домой, устало обедал и ложился отдыхать. Позже, собравшись всей семьей, пили чай, наступало время сна, и отец рассказывал детям сказки, которые сочинял сам, годами придумывал новые и новые их продолжения. Сначала Васнецовы снимали в Киеве совсем маленькую квартиру с двумя комнатками в доме Гурковского на Владимирской улице. Одна из комнат, проходная, узкая, использовалась отчасти как кладовка, поскольку здесь стоял умывальник, хранились холсты, подрамники, всевозможные художественные принадлежности. В другой, площадью около пяти квадратных метров, была спальня родителей, а помещались в ней только кровать и печка. Иногда именно здесь дети слушали сказки или истории из папиного детства.

Алексей Васнецов писал, что для сестры и братьев это были лучшие часы их жизни, связанные и со сказкой, и с реальностью. Рядом с отцом, в полумраке детям все казалось таинственным и поэтичным. Художник-«сказочник» говорил не спеша, придумывая фантастическую историю, иногда страшную, но обязательно со счастливым концом.

Их содержание не сохранилось в детской памяти Алексея Васнецова, кроме начала одной сказки, которое дала трещина на беленой печи в углу комнаты. Виктору Михайловичу представилось будто печка – это гора, на которой возвышается замок, а к нему взбирается рыцарь. Он давно покинул свой замок, сражался в Палестине с неверными и, наконец, возвращается в свое заброшенное жилище. Некоторые сказки были очень длинны и, рассказывая их много вечеров, художник, не успевал сразу придумать, чем они закончатся, иногда забывал, на чем остановился, и просил детей напомнить ему, что те с радостью делали. Одна из самых длинных сказок, продолжения которой их отец сочинял несколько лет, была названа им «Рыцарь “Железная рука”». В памяти Алексея Михайловича остался один из наиболее увлекательных ее сюжетов – рыцарь полз по узкому подземному ходу куда-то в замок.

Не менее талантливо Виктор Васнецов читал, да и во всех своих начинаниях оставался очень одаренным, увлекающимся, преданным делу человеком. Он не хотел читать детям книжки, предназначенные для их возраста, считая, что им будут интересны лучшие произведения мировой литературы. Уже в шесть-семь лет дети слушали в прочтении отца пьесы Уильяма Шекспира: «Король Лир», «Макбет». При этом художник переживал все повествование, искусством слова создавал яркий образ, что давало даже самым маленьким его слушателям поразительные, запоминающиеся впечатления. Однако последнюю сцену «Короля Лира» Васнецов не читал, считая ее не в меру жестокой. Алексей запомнил, как отец читал произведения Достоевского, Гоголя, Островского, Алексея Толстого, Пушкина, Лермонтова.

Став взрослыми, дети художника все также увлеченно слушали чтение отца, а он на склоне лет все чаще выбирал сочинения Гоголя – «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Мертвые души». Его трактовкой, его талантом чтеца восхищались многие. Сестра Константина Станиславского, Зинаида Соколова[369] была поражена его чтением «Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» Лермонтова. Не менее талантливо Виктор Васнецов исполнял театральные роли, словно находя в них продолжения и своих «сказочных» картин, и чтения. Например, он играл роль Деда Мороза во всех постановках «Снегурочки» на сцене в Абрамцеве и получал только положительные отзывы. Не учась музыке, он ее тонко чувствовал и любил слушать, имел голос, пел верно, знал много музыкальных произведений. Потому и его картины музыкальны (певучи), а сам Виктор Михайлович, определяя одну из задач творчества, говорил, что всякая картина, особенно историческая, «должна звучать как музыка, должна производить такое же впечатление, как оперы Глинки, Бородина, Даргомыжского, Мусоргского»[370].

Художник восхищался русским фольклором: песнями, сказками, поговорками, красотой родного языка. Превосходно рассказывая, он живо, вдохновенно создавал словесные образы, в то же время правильно «строил» предложения, и его речь была подобна той же песне или музыке, свободной мастерской линии или многокрасочному холсту. Рассказывал он свободно, совсем не думая, как это у него получится, какое впечатление он произведет на слушателей. Рассказ для него становился тем же творчеством, еще одной его гранью.

И потому неудивительно, что на различных собраниях Виктор Васнецов «был душой общества, всегда первенствовал в разговорах, спорах, при нем всегда было оживленно, сыпались анекдоты, шутки, слышался смех или шли горячие, шумные споры, разговоры на серьезные темы. Особенность его обаяния заключалась в том, что он не старался играть никакой роли, он всегда был самим собой в спорах, шутках, рассказах, чтении – простым, веселым, увлекающимся человеком. Отдавался тому, что делал, как ребенок, всей душой, была ли это его работа или веселый разговор. Оттого все у него выходило так привлекательно, интересно. Все любили с ним беседовать и общаться»[371].

И все же главным в его жизни неизменно оставалась художественная работа. Выполняя киевский заказ, проводя в соборе целые дни, он нередко и дома не позволял себе отдохнуть, выполняя эскизы росписей и картин, придумывая рисунки орнаментов. Так был написан им эскизный образ Христа для купола Владимирского храма, который находится в