Виктор Васнецов - Екатерина Александровна Скоробогачева

Все мы немножко постарели – поседели. У брата Аполлинария я видел фотографию – спор пейзажистов и жанристов – вот если бы можно было достать ее и прислать мне – был бы я очень Вам благодарен – стоимость и пересылку я уплачу. Хоть на фотографии буду с Вами видеться, а то как отрезанный ломоть – никого давно уже не вижу.

Насчет Парижской выставки[356] – конечно, дело хорошее, но очень ли уж дорого будет стоить пересылка и постановка? Все это, кажется, на наш счет и страх.

Скоро увижу Передвижную, не замедлит, вероятно, явиться и в Киев[357].

Желаю тебе здоровья, если поедешь на юг – не объезжай Киева.

Твой В. Васнецов.

P. S. Насчет моих картин я могу написать Третьякову и Мамонтовым[358], если это нужно. Брат мой тебе кланяется и слезно просит узнать: когда Выставка передвижная[359]?»[360]

Неравнодушный тон письма убеждает в заинтересованности художника, в его желании продолжать сотрудничество с ТПХВ, того объединения, которое с момента своего основания играло очень заметную жизнь в художественной жизни страны. Виктор Михайлович неоднократно вспоминал, как создавалось Товарищество в конце 1860-х годов, насколько сильный общественный резонанс имела его первая выставка. Многообразная творческая работа в 1869 году соединялась для Ивана Николаевича Крамского с энергичной общественной деятельностью – вместе с Григорием Мясоедовым он разрабатывал проект организации Товарищества передвижных художественных выставок. Деятельное участие в этой работе также приняли москвич, преподаватель Московского училища живописи, ваяния и зодчества Василий Перов, а также петербуржец Николай Ге. Уже тогда началась подготовка 1-й выставки Товарищества, открытие которой состоялось в залах Академии художеств в конце 1871 года. Иван Николаевич, со всей ответственностью и горячностью, самозабвенно работавший над длительным и непростым формированием экспозиции, остался доволен результатом. Он писал в Крым пейзажисту Федору Васильеву: «Мы открыли выставку с 28 ноября, и она имеет успех, по крайней мере, Петербург говорит весь об этом. Это самая крупная городская новость, если верить газетам»[361].

Виктору Васнецову по-прежнему импонировали и общественная позиция, и искусство Ивана Крамского, и мировоззрение этого неутомимого петербургского художника. Столь разных авторов как Крамской и Васнецов сближала, прежде всего, безграничная преданность своей профессии, искусству. Те же качества объединяли Виктора Васнецова с Павлом Третьяковым, о чем свидетельствовала их продолжающаяся переписка:

«[Киев], 21 февраля 1889 г.

Дорогой и многоуважаемый Павел Михайлович,

надеюсь, что наше обоюдное молчание не служит признаком изменения наших хороших отношений. Каждый день так устается от дневной работы, что к вечеру и рука отказывается писать и голова – связать мысль с мыслью. Я только что (20) отправил на выставку[362] своего “Ивана царевича на сером волке” – заставил-таки себя выделить из соборной работы хоть малость времени. Мне помнится, что Вы желали и интересовались знать, когда картина будет кончена.

По возможности я ее кончил, слава Богу, и послал в Петербург на Передвижную, где она, по всей вероятности, будет числа 22 или 28. Конечно, хотелось бы, чтобы картина нравилась, а достиг ли этого – увидите сами.

В соборе работа двигается и двигается вперед, в алтаре и куполе уже сделаны позолоты, отчего работа выиграла. К началу лета эти части будут, Бог даст, совсем окончены и леса будут сняты. Если Вы пожелаете узнать об этом, то я с удовольствием извещу Вас. Может быть, Вы тогда вздумаете посетить нас всей семьей, тем более, что Вера Николаевна еще при нас не была в Киеве, а приезд в Киев наших хороших друзей московских для нас всегда праздник.

Глубокий поклон и привет Вере Николаевне и всей Вашей семье от меня и Александры Владимировны.

Всегда Вас всех почитающий и любящий В. Васнецов»[363].

Несомненно, что заслуженны те высокие оценки, которые давали киевской стенописи знатоки искусства, как Сергей Маковский, один из самых строгих критиков, подчеркивавший в росписях «сказочность» мотивов:

«Но из всего созданного Васнецовым наиболее художественны, конечно, архитектурные и орнаментальные композиции. Об этом не раз уже говорилось. В киевском соборе Св. Владимира есть узоры, ласкающие богатством цветовой гаммы, остроумной изобретательностью рисунка. В этих орнаментах, как в заглавных рукописных буквах IX столетия, растительно-суставчатые формы преобладают над геометрическими; позолота сердцевин и окаймлений выделяет листву, и стебли небывалых цветов сплетаются в легкую сеть… Стены, столбы, арки собора словно увешаны гирляндами причудливо-нежных растений; их разводы на бронзоватом фоне – сказка неожиданных превращений. То голубые, лиловые листья распускаются в гроздья винограда; то вырастают из павлиньих перьев кресты и розовые флоксы; то белые маргаритки и кукуруза на тонких стеблях и колосья ржи превращаются в букеты пятилепестных лилий; то длинные стебли тюльпанов, окружив голову серафима, закручиваются в пеструю бахрому. Можно не соглашаться со многими деталями этой росписи, слишком пышной, слишком затейной для церковного убранства, – общее впечатление приятное. Красив местами подбор красок, чередование цветных пятен»[364].

О жизни семьи в Киеве многие годы спустя рассказывыл сын художника Алексей Васнецов, которому в тот период не исполнилось и трех лет. Ему запомнился переезд: обстановка вагона, мама, которая кормила детей холодными цыплятами. Отец тогда представлялся ему почти сказочным великаном, очень живым, добродушным, общительным. Младшие дети, включая Алешу, доставали ростом папе только до колен, его лицо было далеко. О высоких людях дети Васнецовых говорили: «Выше папы». По утрам Виктор Михайлович выпивал два стакана чаю со сливками (эту порцию сохранил до конца жизни), но ничего не ел. Потом уходил до вечера работать, в семье было принято говорить «в Собор», иногда он ненадолго возвращался к завтраку в 12 часов дня. Восприятие «Собора» детьми тоже довольно необычно – не только храм, а что-то особенное, собирательное место, величественное и несколько таинственное, где отец работал целыми днями, откуда иногда приходили за чем-нибудь его помощники: плотник Кудрин, сторож Яков, помощник Виктора Михайловича Науменко с большой бородой человек с необычной фамилией «Нога». Кухарка Васнецовых, впервые ее услышав, доложила: «Барыня, там какая-то нога пришла»[365].

Съемная квартира и «Собор» – два места, с которыми в основном была связана жизнь художника, – составляли мир детских образов. Храм Святого Владимира Алексею представлялся огромным, застроенным лесами, на которых где-то высоко угадывалась фигура отца в синей блузе, неизменно испачканной красками. Он сбегал с лесов навстречу гостям, неизменно бодрый и доброжелательный, как правило, с палитрой в левой руке. Часто останавливался на первой площадке лесов, сооруженных в конце храма, у изображения пояса «Богоматери», и прикладывал руку к руке им написанного Предвечного Младенца, чтобы показать детям, насколько рука Младенца Иисуса больше его руки. Та рабочая блуза