О себе любимом - Питер Устинов

В конце концов начались съемки, и пришло радостное известие: натуру мы будем снимать в Северной Африке. Снова встал вопрос, как быть со мной. На транспортном корабле я, как рядовой, буду изолирован от своих коллег. То же самое может произойти и на месте, в Африке. Но теперь проект находился уже на столь продвинутой стадии, что меня временно сделали гражданским лицом, так что я мог на равных общаться с нашими военными консультантами. Добрые вести в очень милой форме сообщил Найвену один дружелюбный генерал, большой любитель кино: «Передайте Устинову, что он может достать свою шляпу».

Плаванье прошло без приключений, если не считать ими частые тревоги из-за подлодок и бурное море. Мы плыли на шикарном теплоходе «Монарх Бермуды», который вез канадские, британские и новозеландские войска. Тут же оказался один итальянский офицер — мы впервые видели такого, который бы воевал на нашей стороне. По глупости многие офицеры-союзники его сторонились, но его пригрела англичанка-медсестра, и между ними завязался трогательный роман.

Спустя несколько лет, когда я в первый и последний раз посетил один лондонский ресторан, в углу за дальним столиком я снова увидел ту пару. Как ни странно, я сразу же их узнал. У них шел серьезный и трудный разговор, но я рискнул подойти. Они успели пожениться, она ждала ребенка — и тут ему сказали, что не продлят разрешения на пребывание в Великобритании, потому что он не имеет работы. Я спросил, какая у него была профессия до войны. Диктор радио. Я позвонил приятелю, работавшему на итальянском вещании Би-би-си, и оказалось, что они только что остались без диктора! В результате корабельный Ромео отправился работать на Би-би-си, и, как я слышал, в конце концов достиг там немалых высот.

Как заслуженный бойскаут могу утверждать: это — один из немногих явно добрых поступков, которые я смогу упомянуть у райских врат.

На том же теплоходе оказалось несколько американских спортсменов, направлявшихся развлекать американских солдат фильмами о своих достижениях. В группу входил Джек Шарки, экс-чемпион мира в тяжелом весе. Это был приятный, хотя и крайне немногословный тип, но как-то вечером, когда море было особо бурным, он перебрал сверх меры и стал грезить о былой славе. Приковыляв в большую каюту, где я отчаянно боролся с тошнотой, он начал нарываться на драку. Я оказался как раз на уровне его глаз, и старался вжаться в стенку.

На верхней койке надо мной лежал Боб Феллоуз, офицер, приданный нашей съемочной группе. Он потерял ногу, подорвавшись на пехотной мине. Он только что получил из США новый протез и теперь начал вынимать его из штанины. Когда Шарки угрожающе надвинулся, Боб занес ногу над его головой и голосом строгой воспитательницы сказал: «Мистер Шарки, если вы не отстанете, я вас лягну». Шарки смутно разглядел человека, угрожающе занесшего над ним свою собственную ногу, которую он держал отдельно от тела, но не понял, что нога эта искусственная. На протезе был надет защитного цвета носок и ботинок ручной работы. Короче, наш гость испуганно взвыл, словно увидев привидение, и театрально пошатываясь, поплелся к двери.

В Англии, естественно, я получал довольно однобокое представление о войне. Теперь наш кругозор стал расширяться, причем достаточно неожиданным образом. Ведя съемки в алжирском Филипвилле напротив красивого строения, я заметил, что кто-то смотрит на нас сквозь занавески. Спустя какое-то время к нам выбежала арабская девушка в костюме европейской горничной, в белом кружевном чепце и передничке, и сделала книксен. Ее хозяин наблюдал за съемками и пригласил Кэрола Рида и меня выпить бренди. Мы приняли приглашение.

Хозяин дома сидел за длинным столом и ел апельсин, салфетка заправлена за воротник спортивной рубашки. Он оказался мужчиной лет за пятьдесят, лысым и толстым, с печальными и нечестными голубыми глазами. Жена его сидела не напротив Него, а сбоку.

Он монотонно жаловался на то, какое это неприятное дело — война, и как жестоко поступила с ним судьба, заставив родиться не на том берегу Средиземного моря. Арабы, доверительно сообщил он нам, народ нечистоплотный и ненадежный. Потом мы прошли к бассейну, где он угостил нас сигарами, которых у него оказался богатейший выбор. Что до коньяка, то нам было предложено выбрать между «Мартелем», «Реми Мартеном» и «Курвуазье» (он благоразумно сделал хорошие запасы). Он жестом пригласил нас устраиваться на шезлонгах, где хлорированная вода отбрасывала зайчики на зонты. Да, снова повторил он, арабы народ нечистоплотный и ненадежный. Ему понадобилось сказать это как раз в тот момент, когда арабская горничная подавала нам рюмки. Мы дымили сигарами и покачивали пузатенькие рюмки с отличным коньяком.

Оказалось, что наш хозяин — оптовый торговец древесиной. Он бы отдал все, чтобы перенести свой дом в. Канны или Сан-Ремо — родом он был именно из тех роскошных мест — но тут же добавил, что надо быть реалистом: на том берегу нет ни таких деловых перспектив, ни дешевых рабочих. Тут тоже есть маленькие радости, и следует благодарить за них судьбу. Еще коньяка?... Например, только вчера он вернулся из Алжира, где заключил новый и очень выгодный контракт с верховным командованием союзных армий.

— Контракт? — спросил я. — На поставку чего?

— Гробов, — ответил он.

Подобные эпизоды помогут объяснить дальнейший ход событий. Конечно, знакомство с новыми странами лучше проводить не под эгидой военных, но иногда сама неестественность происходящего только усиливает поэтические образы. Например, рынки Бизерты, обитатели которых, казалось, были эвакуированы без всякого предупреждения. Кофейные чашечки, в которых еще оставался кофе, стояли на маленьких восточных столиках, словно мы попали в Помпею наших дней, оказавшуюся жертвой ложной тревоги. Где-то еще мы взрывали дома для нашего фильма, в котором я исполнял роль итальянца, хозяина гостиницы. Американские саперы с радостью крушили строения, а в состоянии подпития устраивали милые розыгрыши в виде ловушек с динамитом.

Наш полковник оставался совершенно равнодушным к тому, что делали американцы. Он безучастно сидел на своей трости-сиденьи и дымил плоской турецкой сигареткой (их ему специально присылали самолетом от самого лучшего магазина табачных изделий Лондона «Фрибург и Трейер»). Он еще раз продемонстрировал свое хладнокровие и твердость, которые заслужили ему высшие награды при Салерно. Воздух сотрясся от чудовищного взрыва, обрушившего на него пол потолка. Полковник не сдвинулся ни на дюйм. Он сидел на месте, покрытый кремовой пылью, и внимательно рассматривал только что раскуренную сигарету.

— Испортили курево черти, — проворчал он.

Американские саперы,