О себе любимом - Питер Устинов

Однажды, находясь в увольнении на двое суток, я, в виде исключения, все-таки отдал честь какому-то французскому офицеру. Поскольку мы не были обязаны приветствовать офицеров иностранных армий, мой жест застал его врасплох. Он остановил меня и на не слишком хорошем английском спросил, почему я отдал ему честь.

Не подумав, я ответил ему по-французски, что скучаю по Франции. Офицер тут же разрыдался. Я не мог отвязаться от него в течение практически всего увольнения: мы переходили из бара в бар и пили за вечную дружбу. Он был не в том состоянии, чтобы назвать свое имя, а если бы случайно и проговорился в самом начале нашей одиссеи, то я был не в таком состоянии, чтобы запомнить эту мелкую деталь. Больше я никогда не отдавал чести офицерам во время увольнения.

Наш маленький фильм под названием «Новый жребий» оказался очень удачным, там снялось множество знаменитых актеров и его до самого недавнего времени крутили новобранцам. Знакомые с современными методами боя, они с презрением осмеивали эту чушь.

Но тогда все шло прекрасно. «Новый жребий» пользовался успехом, и армейское командование, ревнуя к успехам военно-морского эпоса «Где мы служим», решило создать свой собственный пропагандистский фильм, который бы поднял престиж пехоты. Свои услуги им предложил движимый чувством долга Дэвид Найвен, звезда Голливуда. Было решено превратить «Новый жребий» в полнометражный фильм, где Дэвид сыграет главную роль. Именно в этот момент Управление кинематографии направило меня на комиссию, отбиравшую кандидатов на офицерское звание. Я явился к военным психиатрам, к которым по-прежнему был приписан. Они были чрезвычайно раздосадованы моим сообщением, пока не услышали, что меня направили в Уотфорд. Психиатры тут же начали о чем-то тихо переговариваться, а меня попросили пройти в дальний конец комнаты. В конце концов меня подозвали обратно и стали смотреть тем взглядом, который можно видеть у пуритан на знаменитой картине «Когда ты в последний раз видел отца?».

— Вы знакомы с нашими методами? — спросил один из них со страшной напряженностью, громко чмокая трубкой.

— Пожалуй что да, сэр.

— А, оставьте церемонии, здесь они ни к чему. — Смешком он дал мне понять, что этот кабинет является прибежищем подлинного благоразумия. — По крайней мере... — продолжил он так, словно даже для этого простого высказывания требовались глубокие раздумья, —.. .по крайней мере, вы уже сталкивались с нашим образом мысли?

— Да, — согласился я.

Они снова пошушукались, позволив, мне припомнить все те чудеса, которые они мне открыли. Например, опасно показывать собирающемуся в бой человеку фильм, в котором морская флотилия начинает наводить на камеру тяжелые орудия. Утверждалось, что посмотрев такой ролик, бойцы неизменно ложились спать, прикрыв каской гениталии: страх перед кастрацией тесно связан с наведенной на них пятнадцатидюймовой гаубицей. Я не имел возможности проверить истинность подобного утверждения, но, как и в случае с другими попытками применения фрейдизма к повседневной жизни, был склонен им не доверять. Мне казалось, что только сексуальный гигант может видеть в гаубице угрозу своей мужественности. Не боясь, что меня сочтут импотентом, я считаю, что вид боевого корабля заставил бы меня опасаться за жизнь, а не за половой член. И будь я вообще впечатлителен к тому, что показывают в роликах новостей, то спокойную ночь мне не подарили бы и все каски мира.

Тут глава психиатров заговорил снова, прервав мои размышления о загадочном мире, в котором живут эти блестящие умы.

— По правде говоря, — сказал он, — мы не очень уверены в одном из тамошних людей. Естественно, что вас, как кандидата на офицерское звание, будут расспрашивать. Можно ли попросить вас сделать нам конфиденциальный и, конечно же, совершенно неофициальный доклад о том, какие именно вопросы он будет вам задавать, как именно они будут сформулированы и так далее, и тому подобное?

Я заверил его, что охотно изложу факты, предоставив ему сделать собственные выводы.

— А почему вы так говорите? — вдруг заинтересовался он.

— Потому что величайшая литература по психиатрии была написана до Фрейда, — объяснил я. — С помощью наблюдательности и чутья Шекспир и Достоевский совершили такие открытия, каких не делал больше никто из исследовавших эти океаны. Поэтому я смиренно последую примеру этих двух гигантов: соколиным взглядом буду наблюдать за своей жертвой, а результаты принесу вам, чтобы вы, вооружившись своими знаниями в области глубин подсознания, сделали собственные выводы.

Когда я ушел, они ожесточенно спорили о Шекспире, Достоевском, Фрейде, Юнге и своем коллеге из Уотфорда.

По прибытии в мрачный замок, окруженный огромным парком, нам присвоили порядковые номера, сказав, что в ближайшие два-три дня имен у нас не будет. Потом нас посадили в классной комнате ждать каких-то объяснений и, возможно, приветственной речи командира. Чтобы скоротать время, с нами заговорил какой-то сержант с кудрявой темной шевелюрой и нафабренными усами. Речь его была странно облагороженной, словно капризная и туманная речь офицерской столовой просочилась наружу, оставив на его грубоватых манерах пятна заразы. Не будь он сержантом, он вполне мог бы сойти за дворецкого.

— Доброе утро, сэры! — сказал он, и тут же накинулся на нас. — Что, удивились, а? Не подумали о таком? Ну, так это правда. Кое-кого из вас будут называть «сэр», так что привыкайте, мать вашу!

Все это было сказано угрожающим тоном, словно получение офицерского звания было равносильно смертному приговору. Поскольку командира все не было, сержант продолжил в том же духе, распаляясь все сильнее.

— Пока вы здесь, с вами будут обращаться как с офицерами и джентльменами, даже если вас так назвать нельзя, ясно? Вас проверят на командирские способности, умение держать марку, манеры за столом и так далее. Я эти глупости не признаю, но кто я? Простой сержант. На вашем месте я относился бы к этому как к игре. И не знаю как вы, а я всегда стараюсь выигрывать!

Его тираду прервало появление командира.

—Я не хотел бы, чтобы вы относились к своему пребыванию здесь как к игре, — начал он, и стоявший у него за спиной сержант злобно ухмыльнулся и подмигнул.

За обедом я сидел рядом с офицером, который сказал мне, что получил огромное удовольствие, посмотрев мою пьесу. Мне не хотелось ему отвечать: я подозревал, что это — ловушка, предназначенная для того, чтобы заставить меня