Арнольд Дейч. Вербовщик Божьей милостью - Александр Юльевич Бондаренко

у нас ещё впереди; «убирали» порой закоренелых врагов Советской власти – таких, к примеру, как глава украинских националистов Евген Коновалец, которого Павел Судоплатов вскоре буквально размажет по потолку роттердамской кофейни[214], – но тратить «ресурс» на «липовых» агентов, всяких там «Вермутов» и тому подобных алкашей, вряд ли кто бы стал. К тому же такая «ликвидация» – в те времена бытовало ещё выражение «пустить в расход» – являлась уголовным преступлением, совершённым на территории иностранного государства, и была чревата очень большими неприятностями. Вспомним трагическую судьбу отважного Меркадера[215]…

В общем, «в этом контексте данный термин означал скорее прекращение всех связей, а не физическое уничтожение, для обозначения которого в то время применяли термин “расчёт”, означавший устранение агента, обманувшего НКВД»[216].

Согласившись с уважаемыми авторами в их главном посыле, что агент ликвидируется как данность, но не человек, как личность, возразим всё-таки, что провинившегося, так сказать, «товарища» безжалостно «пускают в расход», а не «берут в расчёт».

Между тем, процесс той самой «ликвидации» совсем не так прост, как это может на первый взгляд показаться. Если уж увольнение с работы (официальной, легальной) порой заканчивается обращением «обиженного» в суд, то разрыв отношений резидентуры с каким-нибудь «Профессором» или «Вермутом» может обернуться гораздо более серьёзными неприятностями. Лишившись «дармовых», как он считает, денег, какой-нибудь бывший агент, ошалевший от пьянства, может заявиться в контрразведку с «раскаянием», надеясь на этом заработать, а то и просто навредить тем, которые его, по его мнению, «кинули», оставив без привычных денежных дотаций…

В подробности вдаваться не станем, но прекращение работы с подобным агентом можно сравнить с разводом со сварливой и вредной женой, когда следует сделать так, чтобы она сама этого развода захотела, на нём настаивала, и потому не стремилась портить существование уже бывшего мужа – «этого негодяя». Так что совсем не от хорошей жизни «Стефан» передавал «Профессора» на связь «Марру», а тот затем – «Шведу». Тут была какая-то своя игра, а в результате в конце концов этот бывший царский дипломат успокоился и, повторим красивую фразу Сомерсета Моэма, «затерялся в огромном человеческом море Лондона».

Однако вести такие «игры» не всегда было возможно по причине, что называется, дефицита и текучки кадров. В определённые периоды времени, причём достаточно продолжительные, «Стефану» вообще приходилось трудиться в гордом одиночестве. Вот как это отражено в его «Докладной записке»: «В Лондоне я работал с апреля по июнь 1934 г. с Рейфом. С июня 1934 г. по июль 1935 года с “Шведом”. В августе 1935 г. я приехал в отпуск в Москву, где и оставался до ноября того же года. После того я вернулся в Лондон и работал там: с ноября 1935 года по апрель 1936 года один, с апреля 1936 года до конца августа с “Манном”, потом до января 1937 года опять один».

В общем, приходилось полагаться только на себя – в разведке, как известно, и один в поле воин. Причём весьма нередко.

Кстати, в то же самое время и в центральном аппарате разведки произошли большие перемены. «В мае 1935 года в целях более тесного взаимодействия и повышения уровня разведывательной работы начальник внешней разведки А.Х. Артузов был переведён на работу в военную разведку в качестве заместителя её начальника в звании корпусного комиссара. Его преемником стал бывший заместитель А.Х. Артузова А.А. Слуцкий»[217].

Глава 11

На связи – три десятка агентов

Как мы говорили ранее, супруги Ланг (так они проходили по советским документам) оказались разлучены довольно надолго, и это, соответственно, особого энтузиазма у них не вызывало. 7 января 1935 года Центр писал «Шведу»: «Жена “Арнольда” ставит перед нами вопрос о своей поездке к “Арнольду”, сообщите Вашу точку зрения по этому вопросу».

Всё бы хорошо, но вопрос оказался более чем несвоевременным – как раз тогда стала раскручиваться история с незаконно выданными паспортами и «Марр» подпал под подозрение. Какой там приезд жены? Знать бы, что с самими завтра будет! В результате получилось так, что запрос Центра просто проигнорировали. Но Финни Дейч не знала, разумеется, всех этих сложностей и продолжала атаковать руководство разведки. Явно, что по этой причине Центр повторил свой вопрос 5 марта: «О жене “Арнольда”: Вы не ответили на наш запрос о ней. Может ли она поехать к “Арнольду”? Полагаем, что она могла бы быть полезна Вам, поскольку она знает радиодело и, кроме того, могла бы выполнять отдельные Ваши поручения, как связистка и т. п. Просим ответить первой почтой о ней».

Тут уже пришлось отвечать, и 27 марта «Швед» докладывал в Москву: «Я и “Стефан” после того, как мы ещё раз обсудили положение, думаем, что было бы очень хорошо, если бы жена “Стефана” сидела бы в Копенгагене, как связист. С точки зрения работы это чрезвычайно необходимо, так как до тех пор, пока мы не имеем официальной связи в Копенгагене – наша связь по-старому будет плохой. Если мы будем иметь её частный адрес и телефон в Копенгагене, Вы можете нас в течение дня достать и наоборот, что в случае большой нужды может сыграть большую роль, так как нас запрашивали о том, пустить ли её к “Стефану”, мы просим по возможности скорее это дело провести».

Связь Центра с Лондонской резидентурой осуществлялась тогда через Копенгаген, это была база связи с Москвой, вне досягаемости британской контрразведки, так что направленная в Данию «Сильвия» – это оперативный псевдоним Финни, была бы и близко от мужа (скажем честно, когда жена постоянно совсем близко, это не всегда хорошо), и… Впрочем, «Швед» всё написал, какая от того была бы конкретная польза.

Но тут вдруг Москва «протрубила отбой». В письме, отправленном «Шведу» 15 апреля, говорилось: «При всём нашем желании направить её к Вам, мы фактически лишены этой возможности, т. к. учреждение, где она раньше работала, категорически возражает против её поездки к Вам». «Учреждение» это называлось Коминтерн и, как нам известно, было весьма влиятельным.

Сам Дейч впоследствии в «Докладной записке» трактовал произошедшее так: «В феврале 1936 г., т. е. только после устранения Абрамова, который до этого из-за плохих отношений всячески этому препятствовал, она приехала ко мне в Лондон, где у нас родился ребёнок».

Может, действительно так было «из-за плохих отношений», а может, тут всё-таки реально была какая-то служебная необходимость (эти люди, «солдаты партии», в то далёкое время себе в общем-то не принадлежали), этого мы не знаем. Ведь, как уже было сказано, так как Александр Лазаревич был определён во «враги народа», то добрых слов о нём не говорилось… Но и Арнольд Генрихович в то самое время основательно провинился перед партией – ставшей родной для него ВКП(б). Вот рапорт