Достоевский и шесть даров бессмертия - Гаянэ Левоновна Степанян

！

Доказательством своей теории Фрейд считал сюжет итогового романа, построенный на отцеубийстве. И хотя он был прав в том, что чувство вины перед родителем преследовало писателя, но, вероятно, заблуждался в определении его истоков.

Дело было не в том, что Достоевский желал отцу смерти, а в том, что отношения с родителем незадолго до его смерти охладились. Вот, например, цитата из письма Достоевского брату Михаилу в 1838 г., которая свидетельствует о теплом сыновьем чувстве: «Мне жаль бедного отца! Странный характер! Ах, сколько несчастий перенес он! Горько до слез, что нечем его утешить. – А знаешь ли? Папенька совершенно не знает света: прожил в нем 50 лет и остался при своем мнении о людях…» Или еще писал брату Андрею в конце жизни: «Идея непременного и высшего стремления в лучшие люди (в буквальном, самом высшем смысле слова) была основною идеей и отца, и матери наших, несмотря на уклонения».

Биографическое наполнение получает рассказ Вареньки Доброселовой про ее отца в «Бедных людях». Она рассказывала, что характер отца «испортился. Это совсем не оттого, чтобы батюшка не любил меня: во мне и матушке он души не слышал. Но уж это так, характер был такой».

Фрейд был уверен, что отца Достоевского убили собственные крестьяне. Но брат Михаил пишет о смерти отца так: «Из деревни я не получал еще никакого известия, а брат пишет очень неясно о всем происшедшем; потому я почти ничего не знаю подробно. <…> Боже мой! Боже мой, какою ужасною смертью умер папенька! два дня на поле… может быть, дождь, пыль ругались над бренными останками его; может быть, он звал нас в последние минуты, и мы не подошли к нему, чтобы смежить его очи. Чем он заслужил себе конец такой! Пусть же сыновние слезы утешат его в той жизни!» Об убийстве ни слова, но сколько горьких сыновних сожалений о том, что дети не были рядом с отцом в его последние минуты. Эти сожаления и объясняют сыновнее чувство вины.

«МНЕ ЖАЛЬ БЕДНОГО ОТЦА! СТРАННЫЙ ХАРАКТЕР!»

Ф. М. Достоевский в письме брату М. М. Достоевскому

Версия об убийстве отца крестьянами в ходе следственных мероприятий не подтвердилась. Характер у покойного был вспыльчивый, и мужики во время ссоры могли его запросто довести до апоплексического удара, который экспертиза и засвидетельствовала.

Ф. М. Достоевский и Ф. Ницше

О влиянии Достоевского на Ницше писал Томас Манн в своем эссе «Достоевский – но в меру»: «…он [Ницше] именует Достоевского глубочайшим психологом мировой литературы и, из своеобразного смиренного воодушевления, своим “великим учителем”, хотя на деле в его отношении к восточному брату по духу едва ли можно обнаружить черты ученичества. Да, скорее всего они были братьями по духу, несмотря на различие происхождения и традиций».

В русской дореволюционной критике считалось, что Ницше узнал о Достоевском уже в начале 1870-х гг., и в доказательство приводилось письмо Ницше к Брандесу в 1873 г.: «Я теперь читаю русских писателей, особенно Достоевского. Целые ночи сижу над ним и упиваюсь глубиной его мысли». Но в 1873 г. Ницше еще не познакомился с Брандесом и потому написать это письмо никак не мог.

Кроме того, в 1870-е гг. в Германии Достоевского еще не знали, переводов его произведений на немецкий язык почти что не было. По-русски же Ницше читать не умел. Правда, и собственное утверждение Ницше о том, что до 1887 г. он не знал даже имени Достоевского, также сомнительно, потому что его окружение было тесно связано с русской культурой: Р. Вагнер имел обширные русские знакомства, Мальвида фон Мейзенбуг была воспитательницей детей Герцена, сама дочь писателя Ольга Герцен и, наконец, Лу Саломе, которая позже много писала в немецкой прессе о русской литературе.

Ницше интересовался русской литературой. В его личной библиотеке хранились сочинения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Г. П. Данилевского. Все эти факты говорят о том, что Ницше мог так или иначе узнать о Достоевском до 1887 г.

Предположительно, Ницше читал «Записки из подполья», «Идиота», «Записки из Мертвого дома», «Преступление и наказание». По письмам Ницше можно заключить, что ему в какой-то мере были знакомы «Рассказы» Достоевского («Хозяйка», «Елка и свадьба», «Белые ночи», «Мальчик у Христа на елке», «Честный вор»), вышедшие в 1886 г. в переводах В. Гольдшмидта. Ницше не читал поздние произведения: «Бесов», «Подростка» и «Братьев Карамазовых».

Первое достоверное упоминание Достоевского встречается в письме Ницше писателю Овербеку от 12 февраля 1887 г.: «До недавнего времени я даже не знал имени Достоевского <…>. В книжной лавке мне случайно попалось на глаза произведение L’esprit souterra in [ «Записки из подполья» (фр.)], только что переведенное на французский язык…»

！

В статье В. В. Рогозы есть любопытная мысль: «Ницше в своей жизни и в своем творчестве предстает как типичный герой Ф. М. Достоевского. И если бы нужно было бы конкретно указать, чью историю и чью судьбу в реальной жизни воплотил Ницше, то ответ был бы очевидным: это Кириллов».

Как и Достоевский, Ницше размышляет о смерти Бога, рождении сверхчеловека и вечном возвращении. Но постановка одних и тех же философских вопросов сама по себе не свидетельствует о том, что преемственность мысли Ницше восходит именно к Достоевскому: они оба обретались в едином поле немецкой философии, останавливались на одних и тех же вопросах и давали ответы сходные – но с противоположными знаками.

Идея о смерти Бога была уже известна европейской философской мысли; например, Хайдеггер ссылается на фразу Гегеля «о чувстве, на которое опирается вся религия нового времени, о чувстве: сам Бог мертв…». О смерти Бога есть и у Достоевского в романе «Бесы» в исповеди Ставрогина про Матрешу: «Она мне зашептала, что бредит “ужасти”: “Я, дескать, Бога убила”».

Афоризм же Ницше не следует понимать так, что личностный Бог когда-либо жил, а потом умер в буквальном смысле. Под смертью Бога подразумевается нравственный кризис человечества, утрата веры в абсолютные моральные законы, то есть, в конечном счете, веры в само наличие космического порядка. Ницше предлагает переоценить ценности и выявить более глубинные пласты человеческой души, чем те, на которых основана религия, в частности христианство.

Ницше выступает против христианства, истоки которого выводит из морали древнеримских рабов, в среде которых оно зарождалось. Религию он считает попыткой человека оправдать собственное бесправие и слабость духа, а также попыткой обещания посмертной справедливости за земные унижения.

«Бог умер: теперь хотим мы, чтобы жил сверхчеловек» («Так говорил Заратустра»). Задача же сверхчеловека, по Ницше, – отринуть устаревшую мораль и перейти на новую ступень, однозначно ответив на вопрос – «тварь я дрожащая или право имею?». И поэтому, по Ницше, только один герой христианского вероучения достоин внимания – Понтий Пилат. Он убивает Бога и через это убийство становится