Достоевский и шесть даров бессмертия - Гаянэ Левоновна Степанян

7. Человек инфантилен: «Это маленькие дети, взбунтовавшиеся в классе и выгнавшие учителя».

И инквизитор уверен, что Христос не учел слабосильную природу человека. Поэтому, по мысли инквизитора, не Христос, а именно католическая церковь была движима человеколюбием.

Рассуждения Великого инквизитора поразительно созвучны с записями Чернышевского: «Бог, Который может освободить человека от физических нужд, должен был раньше это сделать, а не проповедовать нравственность и любовь, не давши средств освободиться от того, что делает невозможным освобождение от порока, невежества, преступления и эгоизма».

И Великий инквизитор описывает проект своего рая, напоминающий эксперимент по строительству идеального общества, утопию, которая непременно обращается своей противоположностью: «Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру <…>. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить. <…> Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей – <…> и они будут нам покоряться с весельем и радостью. <…> потому что оно [наше решение] избавит их от <…> страшных теперешних мук решения личного и свободного. И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла».

Свобода выбора между добром и злом – это свобода, данная человеку Богом. Против этой свободы и восстает Великий инквизитор, против нее бунтует Иван Карамазов, предлагая проект очередной Вавилонской башни, в которой меньшинство берет на себя всю полноту ответственности за все человечество, а большинство подчиняется законам, продиктованным смертными правителями.

Инквизитор грезит о строительстве рая без Бога, и Бог выступает помехой в его грандиозных планах. И в монологе инквизитора считываются теория Раскольникова и революционная деятельность Петруши Верховенского: все то же неравное деление человечества на тех, кто взял на себя миссию Бога во имя всеобщего счастья, – и на покорное их воле большинство.

Пока инквизитор говорит, Христос не вымолвит ни слова. Представьте: человек говорит, говорит, бунтует, грезит проектами вавилонского строительства – а Бог рядом, слушает, но молчит. И на прощание Он целует человека и молча уходит, а тот остается со своим проектом строительства всеобщего счастливого братства – могущественный, но бессильный, умный, но не мудрый, мнящий о себе, будто он знает рецепт всеобщего счастья лучше Бога, – но сам глубоко несчастный.

Молчание и прощальный поцелуй Христа символизируют божественную идею свободного выбора и личной ответственности каждого, включая и ответственность за теорию разделения человечества и попытки установить над человечеством власть человеческую вместо власти божественной. Но и инквизитор, и читатель в равной мере самостоятельно должны прийти к пониманию этой идеи, только так она может стать личным свободным выбором.

Да, Дьявол любит человечество. И он тщится спасти его от страданий, снимая с человека личную ответственность за выбор между добром и злом. Но Дьяволу никогда не удастся воплотить свой план до конца, потому что, как уже замечал Подпольный, человек не муравей и любой, даже самый продуманный муравейник непременно разрушит, только ради того, чтоб «по своей глупой воле пожить».

История смешного пророка

«Сон смешного человека» – это фантастический рассказ, впервые опубликованный в «Дневнике писателя» в 1877 г. после «Кроткой». В нем квинтэссенция размышлений Достоевского о природе человека, о природе добра и зла. В рассказе явлены одновременно ад и рай, утопия и антиутопия.

Рассказчик называет себя смешным человеком, говорит, что всегда таковым был, хотя и не уточняет, чем именно он смешон. Просто – смешной человек. Однажды он для себя открыл, что и ему, и другим «все равно». Фактически это открытие абсурдности бытия, легшее в основу философии экзистенциалистов в XX в.

Всем «все равно» – это емкая формулировка равнозначности добра и зла, мировоззренческое последствие нигилизма. Нулевая нравственная температура в обществе уравнивает не только вопросы добра и зла, не только этическую значимость человеческого выбора, но и стирает различия между жизнью и смертью.

Измученный бессмысленностью бытия герой рассказа думает застрелиться и даже приготовил для этого дела револьвер. Но в вечер, когда он предполагал свести счеты с жизнью, по дороге домой он встретил девочку, умолявшую его о помощи. И неожиданно для него самого ее мольбы чем-то откликнулись, хотя герой оттолкнул девочку и поспешил домой. Дома же он сел за стол, в котором хранился револьвер, – и задумался: если всем все равно – то почему он вспоминает об этой девочке? Что шевельнулось в нем? Почему вдруг стало не все равно?

Задумавшись, он заснул и застрелился во сне. Но не в висок, как хотел, – а в грудь, что символично в творчестве Достоевского. И во сне он оказался в могиле, но и там пытка бессмысленностью продолжилась, и он возроптал. В ответ на его ропот явился некто темный и понес героя через космическое пространство к планете – двойнику Земли: «Это была земля, не оскверненная грехопадением, на ней жили люди, не согрешившие».

«ГОСПОДА, ВЕДЬ ВАМ, ГОВОРЮ, ВСЕ РАВНО».

«Сон смешного человека»

Г. Д. Гликман.

Портрет Ф. М. Достоевского

Люди, населявшие рай, не имели науки и искусства, но обладали интуитивным знанием, в котором объединились разум и чувства, противопоставленным ограниченному рационалистическому познанию земного человечества.

Но герой заразил их некой «трихиной», хотя и сам не понял, как это произошло: «Да, да, кончилось тем, что я развратил их всех! Как это могло совершиться – не знаю, не помню ясно». Чувства и разум людей разделились, как у земного человечества, возникли наука и искусство, рай превратился в ад, люди стали мучить друг друга, страдать и искать рецепт счастья. А герой мучился за них, осознавая свою вину, но при этом любил их такими больше, чем когда они были безгрешны. И он возмечтал принять на себя их мучения: «Я говорил им, что всё это сделал я, я один, что это я им принес разврат, заразу и ложь! Я умолял их, чтоб они распяли меня на кресте…»

Сыграв роль дьявола для человечества земного рая, чью роль хотел сыграть рассказчик, возмечтав быть распятым этим развращенным им человечеством? Не ту ли, о которой мечтали Раскольников, Ставрогин, Дмитрий Карамазов, Великий инквизитор? Но Достоевский не отвечает, он будит своего героя, и тот просыпается нравственно преображенным: «О, теперь жизни и жизни! Я поднял руки и воззвал к вечной истине; не воззвал, а заплакал; восторг,