Леонид Андреев: Герцог Лоренцо - Павел Валерьевич Басинский

скрывается под псевдонимом Леонид Андреев – Горький или Чехов? И речь шла, конечно, не о подражании, поскольку невозможно одновременно подражать двум столь разным писателям, а о высочайшем литературном качестве этого рассказа, который, по мнению Мережковского, не мог написать какой-то неизвестный автор.

В то же время Андреев не бросает и газетную рутину, продолжая трудиться как фельетонист. За все время сотрудничества с газетой “Курьер” он напечатал в ней более четырехсот (!) судебных очерков и фельетонов на разные темы. “Страшно устал, – пишет он в дневнике в марте 1900 года. – Газета тянет последние жилы”.

В то же время он продолжает пить и заводить любовные интриги. Так, весной 1900 года у него была связь с некой Ольгой Николаевной, которая, судя по его дневнику, была вхожа в дом Добровых. Причем связь самого неплатонического характера. Об этом стало известно брату Шурочки Павлу Велигорскому, и тот потребовал от Андреева, чтобы он перестал бывать у них. В противном случае угрожал “оскорблением действием” и дуэлью. Спас адвокат Павел Малянтович, когда-то устроивший Андреева на службу в Судебную палату и в газету “Курьер”. Он объяснил молодым людям, что такой исход их ссоры был бы губителен для репутации самой Ольги Николаевны. Дело удалось замять.

Но главное, по мере роста творческой продуктивности Андреева его душевное и физическое состояние становилось все хуже. В этом была какая-то загадка его личности. Расцвет его литературных способностей сопровождался разрушением личности.

За исключением литературы, дела мои идут на убыль. Я постарел, потолстел, подурнел, здоровье хуже, нервы разбиты до крайности, за которой следует или паралич, или желтый дом; жизнь продолжает висеть на волоске, и волосок частенько потрескивает. Водка грозит мне ежеминутно, и если вообще попристальнее всмотреться в мое настоящее, то не уйти от тоски.

Это пишет человек, творчество которого уже высоко оценили Чехов и Горький. С Горьким они успели почти подружиться, встретившись на Курском вокзале, где Алексей Максимович оказался проездом в Крым. В том же году в Москве Андреева пригласил к себе Чехов и дружески беседовал с ним. Надо понимать, что это были не просто писатели, а литературные кумиры того времени.

Но о настоящем душевном состоянии Андреева мы можем судить только по его дневнику, а он оставляет безрадостное впечатление. В нем как бы живут два человека, производящих над его психикой чудовищный эксперимент. Один – созидает, другой – разрушает. И все это происходит не последовательно, друг за другом, что могло бы иметь какой-то смысл, но одновременно – в один год, один месяц, один день.

Этот эксперимент не мог закончиться ничем хорошим. В октябре 1898 года с ним случился первый приступ delirium a tremens – “белой горячки”. В декабре он повторился.

Запись в дневнике от 3 января 1899 года:

Возможная вещь, что я умру. В таком разе прощайте. “Причины известны”.

В декабре того же года:

Одинокое сердце. Бьется, болит, любит. Сейчас ночь. Все спят. Спит, конечно, и она. И так далеко от людей, как будто уже похоронили меня. Слава. Холодно со славой…

Что же ему нужно?

Любящая женщина необходима. Любящая, хорошая, умная. И вернее всего, что я не найду ее – потому что некогда искать, потому что высоки мои требования и потому что я больной человек…

Его ночные бессонницы уже связаны не только с газетной работой. Это какое-то новое состояние.

Страшный шум в ушах, но пусть, это бывало раньше. Но вот новое: страх постели, страх сна, страх себя – страх всего. Вот передо мною пузырек хлоралгидрату[32]. Если его выпить сразу?!

В декабре 1900 года, накануне вступления в ХХ век, он не видит в будущем ничего светлого.

Квартира. Деньги. Общее – семьи – благосостояние. Только одно без перемены осталось – водка. И пусть будет так. Могу ли я бросить ее – мою первую чистую любовь, мою спасительницу от пошлости – мою смерть в жидком, горячем и даже приятном виде?

25 января 1901 года Андреев был вынужден лечь в клинику профессора Черинова.

Клинический случай

Михаил Петрович Черинов (1838–1905) был известным терапевтом, профессором Московского университета. Происходил из дворян, но после смерти отца воспитывался в сиротском доме, а затем учился в гимназии на казенный счет. Во время учебы в Московском университете в начале шестидесятых годов отдал дань революционным настроениям. По окончании учебы стажировался в немецких клиниках, в том числе у знаменитого Германа Гельмгольца. Затем работал лаборантом и ординатором Г.А.Захарьина, который лечил одновременно Александра III и членов семьи Л.Н.Толстого.

Диагноз, который поставили Андрееву, – “ней-растения”. Театральный критик Владимир Ашкенази (печатался под псевдонимом В.Азов) вспоминал, что лечь в клинику Леонида уговорили его друзья. Но к тому времени друзей у него было не так много, так что скорее всего этими друзьями были Добровы-Велигорские. Несмотря на все размолвки, они присматривали за Андреевым и нередко спасали от пьянства, в чем он сам признаётся в дневнике. Когда Андреев лег в больницу, Шурочка постоянно навещала его.

Ашкенази так описывает нахождение Андреева в клинике:

Андреев лежал в большой, идеально чистой палате, в полной больничной амуниции – в белом халате и в туфлях. На черной дощечке над изголовьем его койки выведено было по латыни мелом: Neurasthenia.

– Зачем это? – спросил я. – Доктора боятся забыть?

– Нет, – ответил Андреев, – они боятся, чтобы я не забыл.

Ашкенази утверждает, что он “вышел из клиники обновленный, бодрый, завел себе велосипед и стал заниматься спортом. Но прошел месяц, и передо мной сидел тот же Андреев с неугасимою лампадою тоски в прекрасных глазах, со скорбно сжатыми устами”.

Московский приятель Андреева мог что-то перепутать или присочинить. Тем более что его воспоминания появились в “Вестнике литературы” только в 1920 году. Но есть непреложный факт. После выхода из клиники и уже будучи женатым, Андреев не раз обращался к врачам за вполне определенной помощью.

Существует свидетельство, выданное 12 февраля 1905 года его жене Александре Михайловне Андреевой “по личной ее просьбе” доктором Георгием Ивановичем Прибытковым. Документ с казенной печатью Конторы Университетских клиник и подписью Прибыткова был затребован в связи с тем, что в феврале 1905 года Андреев оказался в Таганской тюрьме за предоставление своей квартиры собранию членов РСДРП, таким образом ему инкриминировали участие в революции. Нужно было доказать, что человеку с больными нервами нельзя находиться в тюрьме.

Однако речь в документе шла