Когда женщины правили Пятой авеню. Гламур и власть на заре американской моды - Джули Сэтоу

Кроме того, она много занималась некоммерческими проектами – была в том числе членом женского комитета Объединенного университетского фонда помощи негритянским студентам, входила в попечительский совет Метрополитен-музея, возглавляла комитет по сбору средств для присоединения к музею Института костюма, принимала участие в инициативах, направленных на утверждение американской моды и работ американских модельеров как значимого явления в культуре и искусстве. Идея проводить ежегодный благотворительный бал Института костюма – который позднее превратится во всемирно известный, уникальнейший фестиваль моды – принадлежит ее партнерше по бадминтону Элинор Ламберт, но без Дороти эта идея едва ли претворилась бы в жизнь. Сегодня этот фестиваль называют просто «Мет Гала» («Мет» означает «Метрополитен»), а, начиная с 1995 года, его организацией руководит главный редактор журнала «Вог» Анна Винтур.

Дороти часто бывала в Париже и брала с собой Элси. Сестры много путешествовали по Европе. Однажды они даже наняли старенький аэроплан – за три года до того, как Джеки Кокран пришла на свой первый авиаторский урок, – чтобы посетить сталинскую Россию. «Если захотите принять самый мощный в жизни душ для мозгов, вам дорога в Россию», – написала Дороти своему старому боссу и дальнему родственнику Рэйберну, сидя в парижском отеле в июле 1930 года. Она только что вернулась из СССР, который в то время переживал глубочайшие потрясения – массовую коллективизацию, бурную индустриализацию, заточение в лагеря «врагов народа» и строгий запрет на религию. «Никогда еще я не была столь выбита из колеи», – писала она о головокружительном опыте. В стране – всё «вверх тормашками», сам воздух заряжен физически ощутимой энергией. «Нетрудно заметить страдания людей, ощутить их страх, разглядеть всепроникающую руку советского режима», – писала она. Днем сестры гуляли по улицам Москвы и Ленинграда, а вечера посвящали беседам с экспатами-интеллектуалами – ужинали в гостях у шефа московского бюро «Нью-Йорк Таймс» Уолтера Дюранти, проговорили до поздней ночи с писателем Морисом Хиндусом[354], обсуждая российскую политику. «Сначала ты чувствуешь, как тебя переполняет восхищение интеллектом, который дал начало этой идее и претворил ее в жизнь в столь огромных масштабах, – писала она далее. – А в следующий момент тебя уже обуревает гнев от вопиющей несправедливости всего, что творится»[355].

Актуальные вопросы и политика приобретали для Дороти все большее значение, и в послевоенную эпоху – когда стало набирать обороты движение за гражданские права и начала нарастать паранойя замаячившей на горизонте холодной войны – она воспользовалась положением, которое дала ей должность президента «Лорд энд Тейлор», чтобы активнее заниматься всем этим. «Я глубоко верю в сопричастность, – сказала она Эдварду Марроу в эфире его радиопрограммы “Во что я верю”. – Я верю, что если я и достигла какого-то духовного роста или пусть даже небольшого успеха, то это благодаря своей глубокой вовлеченности во внеурочную работу, в общественную деятельность, в идеи, проблемы, радости других людей». Далее она процитировала поэта Эдгара Ли Мастерса, певца малых городков Америки: «Ветви дерева раскидываются не шире корней. И разве же может душа человека быть больше, чем жизнь, что прожил он?»[356][357]

Еще в 1937 году Дороти инициировала премию «Лорд энд Тейлор» «Американский дизайн», призванную поддержать нарождающийся цех американских модельеров. Эту награду вместе с чеками на 1000 долларов для поддержки активно развивающегося бизнеса получили, например, Нэтти Розенштейн и Клэр Поттер. Дороти разглядела, какой потенциал может иметь эта премия для привлечения внимания к актуальным вопросам, и у нее появились новые, еще более амбициозные замыслы. «Американский дизайн» начали присуждать деятелям из самых разных сфер – и изобретателю полуавтоматической винтовки, и танцовщице Агнес де Милль, и даже Альберту Эйнштейну. Церемония проводилась в отеле «Уолдорф Астория» в присутствии полутора тысяч гостей, а речи лауреатов транслировались по национальному радио. Дороти и сама, пользуясь случаем, выступала перед собравшимися, высказываясь против тоталитаризма и расизма, прославляя аболициониста Джона Брауна, активно цитируя Авраама Линкольна, давая высокую оценку Девятнадцатой поправке[358].

В разгар «Красной угрозы», когда сенатор Джозеф Маккарти, воспользовавшись своей властью, объявил крестовый поход против мнимой опасности проникновения коммунистических идей в американское общество, Дороти выступила с пламенной речью перед Национальным собранием христиан и евреев[359]. Она гневно осудила «нарастающую страсть к конформизму» и предупредила: «Конформистское мышление имеет мощный потенциал, достаточный для уничтожения всего, что делает нашу страну великой»[360]. Подхватив ее тезисы, «Хартфорд Курант»[361] опубликовала передовицу, где говорилось: «Она обратила внимание на парадокс нашей нации, которая появилась на свет, благодаря идеям нонконформизма, была взращена нонконформистами, стала великой именно в силу разнообразия мировоззрений и талантов и которую сегодня начинает поражать страх перед нонконформизмом». И далее: «Как отметила мисс Шейвер, если фетиш конформизма продолжит разрастаться, логическим завершением станет гибель всего, что сделало нас великими»[362].

При Дороти универмаг «Лорд энд Тейлор» эволюционировал, превратившись из чисто коммерческой компании, занятой исключительно максимизацией прибыли, во влиятельную организацию, которая играла заметную культурную и геополитическую роль. Но прогресс может принимать самые разные формы, и на горизонте уже замаячили перемены – вскоре они поставят под угрозу все впечатляющее наследие Дороти.

Глава 10

Джеральдина и ее «Улица лавок»

Когда Макси Джармен приобрел «Генри Бендель», универмаг пребывал в нарастающем упадке. Около полувека назад Бендель перевез свой магазин из центра на 57-ю улицу, которую вскоре окрестили нью-йоркской Рю-де-ла-Пэ[363]. Но в последующие годы представления изменились, и подобное расположение магазина – в середине одной из пересекающих город «номерных» улиц – стало считаться менее престижным, чем если бы он стоял непосредственно на Пятой авеню. Кроме того, сам магазин по размерам был меньше своих конкурентов, да и состояние здания оставляло желать лучшего. «Даже складская крыша протекала», – рассказывала Джеральдина, мерно постукивая пальцем по столу, чтобы изобразить звук падающих капель дождя[364]. «Красивое старое имя, но слегка потускневшее, – писал “Милуоки Джорнал”. – Неудачное местоположение. Пережиток, видавший покупателей в собственных экипажах, клиентуру былых времен, квалифицированный персонал, но сегодня напрочь вышедший из моды»[365]. «В плане финансов он готов вот-вот рухнуть своим элегантным лицом вниз, – отмечал “Космополитен”. – Да, герцогиня Виндзорская по-прежнему хранит здесь меха, а ее супруг – килты (Тедди Рузвельт и Франклин Рузвельт тоже в разное время были в числе клиентов, первый держал тут снаряжение для африканской охоты[366], а второй – пледы для езды в открытом автомобиле), но вскоре владельцам пришлось признать, что у универмага – увы – больше репутации, чем долларов»[367].

Макси хотел, чтобы его протеже перешла из «И. Миллер» в «Бендель» и провела бы там модернизацию.