Огонь. Она не твоя.... - Весела Костадинова

Слова вылетали, как удары, острые, беспощадные, пропитанные яростью и отчаянием:

— Как же ты меня достала! Как же ты меня бесишь! Вся моя жизнь из-за тебя покатилась в задницу!

Настя пошатнулась, будто от физического удара, её лицо моментально побледнело, губы задрожали, а в глазах, широко распахнутых, застыла не обида, а что-то гораздо хуже — страх, смешанный с детским отчаянием, которое Альбина ненавидела, потому что оно отражало всё, что она сама себе запрещала чувствовать. Девочка сделала шаг назад, её худенькие плечи сжались, как будто она пыталась стать меньше, незаметнее, исчезнуть. И в этот момент Альбина почувствовала, как её собственный гнев оборачивается против неё, как нож, вонзённый в собственное сердце.

— Господи… — выдохнула она, низко склонив голову, обхватывая её руками, вжимая пальцы в череп, словно пытаясь заткнуть крик, рвущийся изнутри. — Почему? Почему сначала твоя мать… потом ты… почему вы всё время поперёк дороги?! Почему вы всё время рушите всё, чего я пытаюсь добиться?..

Её голос сорвался, превратившись в глухой, разорванный стон, как звук сломанной струны, натянутой до предела. Она уже не кричала — не могла. Слёзы, которые она так долго сдерживала, жгли глаза, но она не позволяла им пролиться, стиснув зубы так, что челюсть заныла.

— Уберись ты от меня! — рыкнула она на девочку. — Иди в свой угол и там исчезни! Поняла! Быстро!

Настя, бледная и растрёпанная, побрела на свой пуфик, легла на него, обхватывая руками. Маленькие ножки прижались к груди, она отвернулась в сторону панорамного окна.

Альбина снова уронила голову на стол, чувствуя на щеках слезы — горячие, солёные, обжигающие. Они не были криком. Они были истощением, абсолютной перегрузкой, в которой не осталось уже ни воли, ни контроля, ни даже злости. Только сгоревшая женщина, уткнувшаяся лбом в холодную деревянную поверхность — и маленькая, молча отвернувшаяся девочка в углу кабинета.

И между ними — ровно та тишина, из которой происходят настоящие катастрофы.

* Сергей Владиленович Кириенко — первый заместитель главы Администрации президента, курирует внутреннюю политику, информационные проекты и организует форумы.

24

Ныла шея, болела спина, в голову, казалось напихали ваты, пропитанной ацетоном и спиртом. Метиловым. Когда чья-то рука — жёсткая, тяжёлая, знакомо-невежливая — потрепала её по плечу, Альбина с трудом, будто с усилием поднимая голову, приоткрыла воспалённые, налитые болью глаза. Было ощущение, будто в них кто-то засыпал мелкие, острые крупинки туши, превратив зрение в расплывчатое, жгучее пятно.

— Твою… — выдохнула она, срываясь на стон, и попыталась выпрямиться, но каждый миллиметр движения отдавался в теле звоном. Солнце, безжалостное и чужое, лилось в кабинет через панорамные окна, заливая пространство потоками нестерпимо белого света — как будто весь мир решил её ослепить, придавить светом, стереть остатки ночи.

Боль ударила в голову, словно молот, стучащий в висках, и она зажмурилась, морщась, уткнулась лицом в ладони, едва не вскрикнув.

— Мммм… — вырвался сдавленный, неосмысленный звук, будто внутри не осталось слов — только реакция тела, плачущего без разрешения. Слёзы — не горькие, а солёные и тусклые, от боли и истощения — выступили на глазах, дополняя и без того удручающую, почти постыдную картину утреннего пробуждения.

— Господи, Аль, — голос Димы ворвался в сознание, — вы что, так домой и не уезжали вчера?

— Отвянь… — слабо простонала она, не открывая глаз, одной рукой потирая лоб, другой — нащупывая точку, где, казалось, концентрировалась тошнота, готовая вырваться наружу. — Принеси кофе… и воды….

— Альбина, мать твою… — начал он, в голосе зазвучала ярость, прикрывающая тревогу, — ты живёшь на одном кофеине и таблетках! Это уже не смешно. Ладно, чёрт с тобой, коза упрямая… но девочку-то пожалела бы! Она же…

Настя.

Имя прозвучало в сознании Альбины не как мысль, а как хлёсткая пощёчина. Она резко, почти вслепую поднялась на ноги, едва не опрокинув кресло, и метнула взгляд в тот самый угол — в тот самый пуфик, где вчера, свернувшись, как щенок под ливнем, лежала девочка, брошенная всеми, и в первую очередь — ею.

Маленькое, хрупкое существо, которое она вытолкала за границы своего выжженного мира, не подумав, не обернувшись. Чувство вины вспыхнуло как укус собаки.

— Настя… — хрипло позвала она, голос срывался, будто горло пересохло от боли и ужаса. — Нас…

Но фраза оборвалась. Повисла в воздухе, оборванная знанием, которое уже догоняло сознание быстрее слов.

Ярославцев, до этого продолжавший ворчать вполголоса, тоже застыл. Его лицо вытянулось, синие глаза расширились, на мгновение в них отразился чистый, неприкрытый ужас. Затрепетали крылья носа, дыхание сбилось.

— Настя! — закричала Альбина, внезапно громко, резко, как будто только крик способен пробиться сквозь глухую реальность. — Настя! Господи, Настя!

Она бросилась к углу — но там, где ещё несколько часов назад была Настя, теперь зияла пустота. Ни девочки, ни следов. Только смятый пуфик, брошенный, как пустая оболочка.

Альбина вылетела из кабинета, совершенно не соображая куда.

— Варя! — сорвалось с её губ, и уже в следующую секунду она почти врезалась в помощницу, сидевшую за столом с сонным, чуть помятым лицом, всё ещё зевающую, с кружкой в руках, как будто жизнь шла обычным, ничем не нарушенным ходом.

— Где Настя?! — крикнула она, голос сорвался, стал высоким, сдавленным, и даже самой Альбине показалось, что кричит она не Варе, а в пустоту, в пространство, в котором только что исчезло что-то хрупкое, невозвратимое.

— Эээ… — Варя встала, недоумённо распахнув глаза, медленно поставила кружку, — я думала… она с вами…

— Блядь! Настя! — выдохнула Альбина, но уже не как восклицание, а как взрыв, как гнев, направленный не на кого-то, а на саму себя, на боль, что стремительно подступала, не оставляя ей ни капли контроля. — Настя! — теперь уже в полный голос, на весь офис, не обращая внимания ни на стены, ни на двери, ни на чужие взгляды.

— Варя, сколько ты здесь? — бросилась она снова к девушке, хватая её за руку, вцепившись в панике. — Она выходила? Видела?!

— Примерно… минут сорок назад, как я пришла… — пробормотала та, испуганно оглядываясь. — Из вашего кабинета никто не выходил. Я точно бы заметила, Альбина Григорьевна…

И тут паника, до этого только поднимавшаяся, как прилив, перешла в настоящую, полную силу: резким, ледяным потоком обхватила грудную клетку, вдавила внутрь, как будто стальной обруч начал сжиматься всё туже и туже. Альбина почувствовала, как её дыхание сбивается, каждая попытка вдохнуть — короткая, прерывистая, с привкусом металла на языке.

— Аля… — тихо, но с угрожающей глухотой произнёс Ярославцев, стоявший за её спиной. Его голос опустился до такой опасной, чужой тональности, что