Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

Дело не в том, что Хокинс недооценивает мощность искусственного интеллекта и роботов будущего. Напротив. Но он полагает, что большинство современных исследований по этой теме движется в неверном направлении. Верное направление, по его мнению, – это разобраться в работе мозга и заимствовать его методы, во много раз их ускорив.

И нет причин (да-да, пожалуйста, не надо!) заимствовать методы древнего мозга, его страсти и голод, влечения и злость, чувства и страхи, способные завести нас на пути, которые новый мозг считает вредными, – вредными по крайней мере с той точки зрения, которой придерживается Хокинс (и я, и почти наверняка вы). Ведь автор совершенно однозначно высказывает мнение, что наши просвещенные ценности должны резко расходиться – и таки расходятся – с первичной и примитивной ценностью наших эгоистичных генов, с голым императивом размножаться любой ценой. По его мнению (которое, подозреваю, может показаться спорным), нет причин ожидать, что ИИ, не обладающий древним мозгом, будет питать к нам враждебные чувства. На том же основании – что тоже, возможно, спорно – он не думает, что отключение наделенного сознанием ИИ будет убийством: разве без древнего мозга он в состоянии чувствовать страх или грусть? С чего бы ему испытывать стремление выжить?

В главе “Гены против знания” у нас не остается сомнений насчет несовпадения целей древнего мозга (обслуживание эгоистичных генов) и нового мозга (знание). Достоинство человеческой коры мозга в том, что она – и это уникально среди всех животных и беспрецедентно за всю геологическую историю планеты! – обладает способностью не подчиняться диктату эгоистичных генов. Мы можем наслаждаться сексом без размножения, мы можем посвятить свою жизнь философии, математике, поэзии, астрофизике, музыке, геологии, теплу человеческой любви, вопреки генетическим настояниям древнего мозга, что все это пустая трата времени – времени, которое “надо” тратить на битвы с соперниками и поиск многочисленных половых партнеров.

Как мне представляется, нам предстоит сделать важный выбор. Это выбор в пользу древнего либо в пользу нового мозга. Точнее: хотим ли мы, чтобы наше будущее руководствовалось процессами, породившими нас, а именно – естественным отбором, конкуренцией и влечением эгоистичных генов? Или мы хотим, чтобы наше будущее руководствовалось разумом и его желанием познавать мир?

Я начал с того, что процитировал очаровательно скромное замечание Томаса Хаксли по прочтении дарвиновского “Происхождения видов”. А завершу я свой текст еще одной из множества увлекательных идей Джеффа Хокинса – он излагает ее всего на паре страниц, – которая и навеяла мне эти слова Хаксли. Ощущая нужду в космическом надгробном памятнике, в чем-то, что могло бы сообщить галактике о том, что мы когда-то здесь были и могли объявить об этом факте, Хокинс отмечает, что все цивилизации эфемерны. В масштабах существования Вселенной промежуток между моментом, когда цивилизация изобретает электромагнитную коммуникацию, и ее вымиранием подобен вспышке светлячка. Вероятность, что одна вспышка совпадет с другой, несчастливо мала. Поэтому нам нужен сигнал – вот отчего я назвал его надгробным камнем, – сообщающий не “Мы здесь”, а “Мы когда-то здесь были”. И этот надгробный камень должен обладать космической долговечностью: он должен не только быть виден с расстояния, измеряющегося парсеками, но еще и просуществовать миллионы, если не миллиарды, лет, чтобы продолжать нести свое сообщение до тех пор, пока другие вспышки разума не перехватят его, что может случиться долгое время спустя после нашего исчезновения. Передача по радио простых чисел или знаков π здесь не годится. То же относится к радиосигналу или пульсирующему лазерному лучу. Они, безусловно, заявляют о биологическом разуме, вот почему они столь популярны в программе SETI (the Search for Extraterrestrial Intelligence – Поиск внеземного разума) и научной фантастике, но они слишком кратки, слишком преходящи. Так какой сигнал просуществует достаточно долго и будет виден с очень большого расстояния в любом направлении? Именно здесь Хокинс и пробудил моего внутреннего Хаксли.

Сейчас нам это не под силу, но в будущем, до того, как угаснет наш светлячок, мы могли бы запустить на орбиту вокруг Солнца ряд спутников, “которые перекрывали бы свет Солнца так, как не бывает по естественным причинам. Эти вращающиеся перекрыватели Солнца оставались бы на его орбите миллионы лет, долгое время спустя после того, как мы исчезнем, и их можно было бы обнаружить издали”. Даже если расположение этих затеняющих спутников не будет в буквальном смысле последовательностью простых чисел, послание можно сделать однозначным: “Здесь была разумная жизнь”.

Что я нахожу достаточно отрадным – и эту виньетку я подношу Джеффу Хокинсу, чтобы отблагодарить его за удовольствие, которое принесла мне его блестящая книга, – так это то, что космическое сообщение, закодированное в форме интервалов между пиками (или, в данном случае, антипиками, так как спутники затмевают Солнце), будет опираться на тот же самый код, что и нейрон. Это книга о том, как работает мозг. И сама она работает с мозгом чрезвычайно воодушевляюще.

Разрушая межвидовой барьер

Джон Брокман не просто литературный агент – хотя именно им он и является, причем очень успешным. Он крестный отец и импресарио для науки, готовый делать рекламу ее популяризаторам среди издателей и литературных интеллектуалов. Он держит нечто вроде онлайн-салона (The Edge), где ученые и все, кто интересуется естественными науками, встречаются для обмена идеями и их обсуждения. Один из аспектов этого – его ежегодный вопрос, который он рассылает своему кружку Edge в рождественские дни. Я никогда до конца не понимал, почему занятые люди готовы все бросить ради того, чтобы отвечать на эти вопросы. Притом что Джон не оказывает на них излишнего давления. Думаю, дело в том, что мы все настолько уважаем других участников его рассылки, что не можем к ним не присоединиться. Какова бы ни была причина, но с тех пор, как появилась эта серия, я почти никогда не игнорировал вопрос Джона. Перед вами мой материал для симпозиума 2009 года “Это изменит все: идеи, определяющие будущее”[100].

Наши этики и наши политики исходят из того – обычно не ставя это под сомнение и не обсуждая всерьез, – что граница между человеческим и животным “абсолютная”. Возьмем только один пример: “пролайф” – сильнодействующий политический ярлык, связанный со спектром этических тем, таких как выступления против абортов и эвтаназии. На самом деле “пролайф” (буквально “за жизнь”) подразумевает, что речь идет о человеческой жизни. Террористы, взрывающие клиники, где проводят аборты, вовсе не славятся вегетарианством, а католики не спорят из-за “усыпления” страдающих животных. В сознании