Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

– зарежет по статье о расколе»[348], – объяснял Бухарин в частном разговоре свой отказ от прямой критики Сталина. На июльском пленуме Бухарин в своем выступлении даже сослался на Сталина, когда говорил, что «чрезвычайные меры мы сейчас снимаем»[349]. Из зала вопрошали: «Навсегда?» На это Бухарин прямо не ответил, подтвердил, что меры эти себя оправдали, но им нельзя дать перерасти в систему военного коммунизма. Создавалось впечатление, что Бухарин считает возможным иногда проводить атаки на крестьянство, лишь бы это не стало непрерывной практикой, не привело к социальному кризису и крестьянским восстаниям. На это Сталин бросил реплику: «Страшен сон, да милостив Бог»[350].

Николай ИвановичБухарин. 1920-е. [Из открытых источников]

Сталин твердо решил проводить индустриализацию за счет «дани» с крестьянства, однако резолюции пленума пока были компромиссными: вытрясать хлеб из кулацкого хозяйства (хоть бы оно и разорилось) и одновременно – ускорять коллективизацию и создавать зерновые совхозы. Пленум поддержал чрезвычайные меры, но подтвердил «их временный характер, и если, несмотря на это, возникали толкования этих мер как органически вытекающих из решений XV съезда партии об усилении наступления на капиталистические элементы деревни, то такого рода толкования свидетельствуют лишь о том, что на отдельные прослойки партии до сих пор оказывает влияние чуждая ей идеология»[351].

Компромисс партийных групп был закреплен в государственных решениях. Заместитель наркома юстиции РСФСР Н. Крыленко запретил 16 июля использование таких чрезвычайных мер, как обходы дворов в поисках хлеба, незаконные обыски и аресты, закрытие базаров и др. Он приказал прекратить все дела в отношении середняков и бедняков по статье 107 (в отношении кулаков дела продолжались). Но в этой же директиве Крыленко предупредил, что статья 107 против скупщиков хлеба (то есть торговых посредников) будет массово применяться «в случае новой попытки… срыва хлебозаготовок»[352].

Чрезвычайные меры были строго запрещены постановлением Совнаркома от 19 июля – правительство было оплотом «правых». Рыков и Бухарин надеялись «выманить» у крестьян хлеб, поднимая закупочные цены. Однако и с их повышением промышленные товары оставались для селян недоступны, к тому же часто были некачественными. Так что крестьяне предпочитали запастись продовольствием.

Казалось, что в середине 1928 года наметилось некоторое согласие между сторонниками осторожного поворота «влево» (Бухарин) и более радикального и последовательного проведения того же курса (Сталин). Но непоследовательность Бухарина делало его позицию слабой, в то время как события требовали решительных действий.

Летом противоречия двух крыльев ВКП(б) сказались на работе Коминтерна. Бухарин работал над его программой, которую должен был принять VI конгресс, проходивший 17 июля – 1 сентября 1928 года. Сталин не намерен был уступать Бухарину лидерство на этой важной международной площадке, чтобы не получить «второго Зиновьева». С 1 августа в подготовку программы Коминтерна включился Молотов, и с тех пор к его многочисленным обязанностям добавились и международные. После VI конгресса, принявшего программу, Молотов вошел в Политсекретариат Исполкома Коминтерна (аналог Политбюро ЦК), где наряду с Бухариным, Пятницким и Куусиненом представлял ВКП(б). Молотов не мог работать в Исполкоме Коминтерна (ИККИ) на постоянной основе, но, появляясь там время от времени, ревностно следил за соблюдением сталинского курса вплоть до середины 30-х годов. Обжегшись на правом курсе широких союзов и сотрудничества с социал-демократами в 1926–1927 годах, Сталин взял курс на конфронтацию с «розовыми». Коммунисты должны были неуклонно следовать указаниям Москвы, даже если это вело их к изоляции и ультралевому сектантству. Молотову этот простой и однозначный курс был близок, и он настаивал на его проведении не за страх, а за совесть.

Время после июльского пленума Сталин активно использовал для борьбы за умы большевистских лидеров. Он не доверял даже ближайшим соратникам. «Ни в коем случае нельзя дать Томскому (или кому-либо другому) „подкачать“ Куйбышева или Микояна. Не можешь ли прислать письмо Томского против Куйбышева?» – писал, например, Сталин Молотову в августе 1928 года[353]. В нем Сталин был абсолютно уверен и мог спокойно обсуждать с ним подобные интриги. Молотов был важен в таких делах еще и потому, что в его канцелярии накапливался политический компромат на любой вкус. Вот теперь понадобился на Томского.

Завоевав большинство в Политбюро, осенью Сталин развернул наступление на организации, в которых преобладали сторонники «правых» – Институт красной профессуры, Московскую парторганизацию, наркоматы, профсоюзы, редакцию «Правды». Из редакции «Правды» вывели учеников Бухарина А. Слепкова и В. Астрова. Вместо них в «Правду» пришли сталинцы Е. Ярославский, Г. Крумин и М. Савельев, которые стали публиковать статью за статьей о «правом уклоне» (не называя имен конкретных «правых»). Без их одобрения теперь не могли печататься даже статьи самого главного редактора Бухарина.

Началось и наступление на союзника Бухарина, первого секретаря московской парторганизации Н. Угланова, который продолжал критиковать новую продовольственную политику. Битва за Москву стала решающим этапом борьбы между сталинской группой и «правыми». На этот раз Сталин решил действовать с помощью «демократии», натравив на Угланова партийные низы, недовольные нэпом. Орджоникидзе писал Ворошилову: «По всем районам начались перевороты, „стали сбрасывать секретарей“ районов и громить МК»[354].

Пока Бухарин был в отпуске, 16 октября состоялось расширенное бюро Московского комитета партии. Оно было «расширено» сторонниками позиции Сталина. Накануне Политбюро приняло обращение от имени ЦК с резкой критикой примиренчества с «правыми» в Московской организации. На пленум явились члены Политбюро Сталин, Молотов и Каганович. Это не предвещало для руководителей Москвы ничего хорошего. Слово взял директор электрозавода Н. Булганин, который от имени группы членов ЦК и МК заявил, что в Московской организации партии орудуют правые оппортунисты, которые стремятся свернуть страну на путь капиталистической реставрации. Сам Угланов потворствует «правым». Булганина поддержал Каганович. Возмущенный Угланов заявил о своей отставке. Сталин как всегда выступил «примирителем», не согласился с Булганиным в том, что Угланов – «правый». Он виновен лишь в примиренчестве с «правыми», и этот вопрос нужно обсудить на пленуме МК.

Николай Александрович Булганин. 1930-е. [Из открытых источников]

Пленум МК и Московской контрольной комиссии состоялся 18–19 октября. Из МК вывели сторонников умеренного курса – заведующего отделом агитации и пропаганды Н. Мандельштама и секретарей райкомов М. Рютина и М. Пеньковского. На конференции досталось и Бухарину за его статью «Заметки экономиста», в которой он критиковал планы быстрого индустриального роста. Рыков и Томский не предприняли серьезных усилий, чтобы защитить своих союзников. Сам Угланов «по просьбе партийного актива» 27 ноября был снят с поста и заменен Молотовым. У Сталина было слишком мало людей, которым можно было