Картографы рая и ада - Василий Андреевич Владимирский

далее. По нынешним временам объяснения писателей, возможно, звучат наивно и архаично, но видно, что головы они над этим вопросом ломали всерьез. Вряд ли вменяемый читатель одобрит телепатическую манипуляцию сознанием, как у Снегова, или медицинское вмешательство в работу мозга, как у Ефремова, – но, по крайней мере, авторы показали, как работают социальные механизмы, каким образом коммунары добились, чтобы мир будущего, цитируя известную песню, «стал чище и добрее».

Гораздо бережнее подошли к задаче братья Стругацкие: в своем условном «Полуденном цикле» они сумели обойтись без многостраничных лекций по соцэкономике, поэтому их книги читают и перечитывают по сей день. Но из писем, дневников, черновиков и вариантов рукописей нам известно, что и АБС долго прикидывали, как добиться этого фазового перехода, что именно должно измениться в обществе и человеке, чтобы шагнуть в утопическое завтра.

Однако Кир Булычев пошел еще дальше: все эти механизмы и институции его героям по большому счету до лампочки. Булычевские люди будущего без стеснения вмешиваются в жизнь инопланетных цивилизаций («Подземелье ведьм», «Агент КФ», «День рождения Алисы»), неплохо разбираются в исторических раскладах («Похищение чародея»), но устройство земного социума их не интересует в принципе. Эти персонажи живут в режиме дом – работа – дом, иногда уделяют время каким-то частным хобби, ездят в отпуск или на каникулы – но не пытаются выйти за пределы этого комфортного круга. Собственно, мир Алисы Селезневой и доктора Павлыша – идеализированный СССР семидесятых, растянутый до размеров галактики, в котором всего хорошего стало больше, а все плохое, все то, «что мешает нам жить», как-то потихоньку исчезло. Как? Не спрашивайте – сказано же: «как-то».

Потому что если покопаться в генезисе этой утопии, можно прийти к тревожим, неутешительным выводам. Как Карен Налбандян, предположивший – скорее в шутку, чем всерьез, – что в мире Алисы Селезневой произошла глобальная война, уничтожившая большую часть населения Земли. Или даже страшнее – как Эдуард Веркин в повести «Звездолет с перебитым крылом» о настоящей, хардкорной «девочке из будущего» и ее друзьях, генетически модифицированных детях-солдатах, бегущих в прошлое с ядерного пепелища.

С человеческим лицом

Еще одна не то чтобы загадка, но любопытный факт, которому сам Игорь Всеволодович особого внимания не уделял, принимая подарки судьбы как должное. Так получилось, что Кир Булычев стал одним из самых востребованных за рубежом советских писателей-фантастов – уступая разве что братьям Стругацким и, возможно, Ивану Антоновичу Ефремову (прежде всего за счет количества переизданий «Туманности Андромеды»). Например, повесть «Девочка, с которой ничего не случится» переведена только на английский пять раз – первый раз в 1968-м, последний – в 2001-м. Не считая Польши, Чехословакии, Венгрии и других стран Варшавского договора, Булычева печатали в Греции и Италии, Японии и Западной Германии, Франции и США. Мало того, уже в 1970-х он принимал участие в промотуре своих американских изданий – именно тогда фантаст посетил всемирный конвент «Worldcon», собственными глазами увидел звезд Золотого века, которых когда-то взахлеб читал в жаркой и душной Бирме, свел близкое знакомство с Беном Бовой, правопреемником Джона Кэмпбелла на посту главного редактора журнала «Analog» и литературным редактором журнала «Omni».

Ну и чего в этом удивительного, спросите вы – мало ли кто издается в США, ездит на зарубежные конвенты и в промотуры? С точки зрения бездушной капиталистической системы – все абсолютно логично: Кир Булычев сочинил целую гору книг, он пользовался ураганным успехом в соцлагере, отменно владел английским, в конце концов, обладал яркой харизмой и несомненным литературным даром. Кого еще переводить и печатать, если не его? Не считая братьев Стругацких – идеальный пример советской фантастики «с человеческим лицом».

Но тут стоит напомнить, что сам по себе статус писателя, официально признанного в стране победившего социализма, имел мало общего с востребованностью и популярностью – а зарубежные публикации, тем более поездки в капстраны по литературной линии, были напрямую связаны с этим статусом. То, что происходило с книгами Булычева за границами нашей необъятной родины в семидесятых и восьмидесятых годах прошлого столетия, – успех на грани чуда, небывалый прорыв. Сам Игорь Всеволодович объяснял случившееся довольно просто: «Меня любили в ВААП» – то есть Всесоюзном агентстве по авторским правам, которое начиная с 1973-го занималось продвижением и продажей прав советских литераторов за рубежом. Звучит правдоподобно – но тех же Стругацких в ВААП любили не меньше, и полновесных валютных отчислений братья-соавторы принесли стране изрядное количество. Однако никакие промотуры (не только в США, но даже по странам народной демократии) им почему-то не светили.

А вот у Булычева все складывалось просто идеально: книги в издательстве «Macmillan» (к одной из них Теодор Старджон как раз и написал то самое предисловие), поездки, заказы от зарубежных издательств – словно не существовало никакого железного занавеса, будто не было «мирного соревнования двух систем». Складывается впечатление, что Булычев-Можейко жил в какой-то альтернативной ветви истории: проблемы, типичные для советских писателей и советских фантастов (киношников, журналистов, ученых – подставьте по вкусу, Игорь Всеволодович успел отметиться во многих сферах) его не касались вовсе. Там, где коллеги упирались лбом в непробиваемую стену, он проходил, рассеянно насвистывая, и даже не замечал услужливо распахнутую дверь.

Как ему это удавалось и какую цену пришлось заплатить – конечно, самый острый вопрос, связанный с фигурой Кира Булычева. Но, боюсь, в обозримом будущем ни один биограф не сможет подобрать ответ и «пустота в листе черной бумаги» так и останется незаполненной.

01.09.2024

Ольга Ларионова: Писательница с вершины Килиманджаро

Об Ольге Ларионовой (1935–2023) мы знаем непозволительно мало. И не потому, что критики и литературоведы десятилетиями бессовестно пренебрегали этой важной для истории советской фантастики фигурой. Такова позиция самой писательницы: биографии, автобиографии и фотоальбомы – от лукавого, об авторе должны говорить только его книги, это единственное, что следует знать читателю. Ларионова неохотно давала интервью, не любила красоваться перед публикой, ревниво оберегала границы своего персонального пространства.

Писательница, конечно, имела на это полное право – однако нам придется смириться с тем, что ее биография в значительной степени состоит из белых пятен и умолчаний. Что же до текстов Ольги Николаевны, тот тут читателям, еще не знакомым с ее творчеством, надо будет проявить некоторую настойчивость: чтобы начать знакомство, придется обойти не один букинистический магазин – или ограничиться электронной версией.

Вверх по склону

Ольга Николаевна Тидеман (настоящая фамилия Ларионовой) родилась в 1935 году в Ленинграде и провела в городе всю блокаду. Сочинять