Картографы рая и ада - Василий Андреевич Владимирский

заполнить их по своему разумению и в меру собственной испорченности. Обычно мы не обращаем на эти лакуны внимания: мало ли о чем решил промолчать писатель-фантаст, особенно писатель советский. Но иногда тени сгущаются особенно плотно – и вместо того, чтобы что-то скрывать, привлекают внимание вовлеченного наблюдателя.

Прекрасное далёко

Общеизвестно, что свой трудовой путь Кир Булычева начал в 1957 году, с работы переводчиком при советском посольстве в Бирме. Есть, однако, нюанс: отбывая в Юго-Восточную Азию, будущий писатель не владел ни бирманским, ни одним из родственных языков. В 1950-х востоковедческого факультета в Московском государственном педагогическом институте имени Мориса Тереза, который закончил Игорь Всеволодович, попросту не существовало, и изучал он английский – в чем честно признается в мемуарах «Как стать фантастом». Иными словами, в Бирму отправился не дипломат, не военный – обычный выпускник московского вуза средней руки с красным дипломом и хорошими рекомендациями от товарищей-комсомольцев.

Сам Булычев объясняет это назначение острым дефицитом кадров: Советский Союз активно налаживал связи со странами, только что скинувшими колониальное иго и планировавшими ступить на социалистический путь развития, люди нужны были как воздух. Но почему компетентные органы отобрали не такого же безъязыкого советского гражданина с более полезной в развивающейся стране профессией – строителя, геолога, агротехника? Да, у Игоря Можейко прорезался редкий талант лингвиста, бирманский он освоил уже в посольстве, самоучкой, – но люди, которые его отбирали, предвидеть этого никак не могли. Фактически престижную должность с хорошим окладом и – несбыточная мечта советского человека! – длительными загранкомандировками получил профнепригодный кандидат: школьный учитель только что из-за студенческой парты, без опыта, без знания местной специфики, без языка. Как так получилось – тайна, покрытая мраком: поле для конспирологических фантазий, как видите, открывается обширное.

Или другой интересный момент, связанный с первым местом работы будущего фантаста. Исторически сложилось, что в СССР предпочитали отправлять в зарубежные поездки людей семейных – по крайней мере, когда речь шла о гражданских специалистах. Предполагалось, что, если такому командировочному вдруг придет в голову блажь «выбрать свободу», он вспомнит, что за судьба ждет на родине жену (или мужа) перебежчика, и своевременно одумается. Незадолго до своей первой поездки в Бирму Игорь Можейко женился на молодой художнице Кире Сошинской – и это, очевидно, сыграло ему на руку при обсуждении кандидатуры. Тонкость в том, что уже через несколько месяцев Кира Алексеевна присоединилась к своему законному супругу: теперь ничто мешало им вместе, рука об руку, выйти из советского общежития для семейных, сесть на машину и через полчаса постучаться в двери американского консульства. Этого, как мы знаем, не случилось, после истечения контракта молодые супруги благополучно вернулись в родную Москву: Кира Сошинская – с огромной коллекцией удобных и красивых туфель, вручную изготовленных бирманскими мастерами за смешные деньги, а Игорь Можейко – с несколькими тысячами книг на английском, преимущественно фантастических. Но факт остается фактом: неписаные правила были нарушены, молодому сотруднику пошли навстречу – и чем Можейко заслужил такое доверие старших товарищей, нам опять-таки остается только гадать.

«Кто ж ему дасть?»

Еще одна неразрешенная загадка Булычева-Можейко связана с его книгами – точнее, с неимоверным их количеством. Немного сухой статистики. Первая сольная книга Игоря Всеволодовича, научно-популярная брошюра «Это – Гана», вышла в 1962 году. Всего же до конца десятилетия было опубликовано семь книг: шесть под фамилией Можейко (в том числе одна в соавторстве) и приключенческая повесть «Меч генерала Бандулы» с подписью «Кирилл Булычев» на обложке. В семидесятых в СССР вышло как минимум одиннадцать его художественных и научно-популярных книг, в том числе переведенные на языки народов Советского Союза; с начала восьмидесятых у Булычева-Можейко каждый год печаталось по два, три, а то и четыре полновесных тома. Все это – не считая многочисленных публикаций в газетах и журналах, работы в кино и на телевидении, сугубо научных статей по истории Бирмы и Юго-Восточной Азии. Так что, когда в 1987-м Игорь Всеволодович утверждал, отвечая на вопрос читателей «Уральского следопыта», что «за двадцать лет работы мною опубликовано десять книг (включая детские)», – он, мягко говоря, лукавил: в действительности изданий было почти в три раза больше.

Но удивляет тут, конечно, не плодовитость сама по себе. Если рука набита, за год, как показывает опыт Айзека Азимова или Дарьи Донцовой, можно написать куда больше, тем более что значительную часть книг Булычева-Можейко составляли переиздания. Дело в другом. С конца шестидесятых годов прошлого века советская книгоиздательская практика не предусматривала такого безудержного потока. В эпоху «развитого социализма», в 1970–1980-х, молодой советский писатель – не занимающий административных постов, не увенчанный государственными и ведомственными наградами, не имеющий статуса «живого классика» – мог рассчитывать примерно на одну книгу раз в пять лет. Популяризатор, фантаст, автор прозы для детей – не важно. Даже самый лояльный советский автор беспроблемной прозы о борьбе хорошего с лучшим вынужден был годами ждать, пока появится место в издательском плане, освободятся печатные машины, пока отгрузят бумагу. Особенно в Москве и Ленинграде – на периферии прибиться в печать было чуть проще, но это явно не наш случай. Как в известном анекдоте про то, съест ли тигр в зоопарке десять килограммов мяса: «Съесть-то он съест, да кто ж ему дасть?!»

Можейко-Булычев каким-то чудом превысил эту квоту – хотя не был лауреатом Сталинской премии, как Николай Носов, любимым автором председателя КГБ СССР Юрия Андропова, как Юлиан Семенов, а в Союзе писателей не состоял вовсе. Слепая улыбка фортуны, как горячо доказывал сам писатель, – или что-то большее? И снова нам остается лишь строить более или менее убедительные гипотезы.

Чище и добрее

Впрочем, одна из причин, по которым советские издатели так охотно вступали с фантастом Булычевым в трудовые отношения, очевидна: от него не ждали подвоха, фиги в кармане, тонких намеков на толстые обстоятельства, как от некоторых коллег. Только светлый оптимистичный взгляд в будущее, не омраченный сложными подтекстами и спорными аллюзиями. И Игорь Всеволодович неизменно оправдывал ожидания – но при этом удивительным образом обходил стороной больной для нашей НФ вопрос: а как, собственно, построено вожделенное «прекрасное далёко», дружелюбный, комфортный, безопасный мир Алисы Селезневой и капитана Зеленого, доктора Павлыша и космолетчика Андрея Брюса? Как получилось, что эта вселенная настолько отличается от мира, данного нам в ощущениях?

Смотрите: мы неплохо знаем, как функционирует утопия в «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова, в романах Георгия Гуревича «Мы из Солнечной системы!» и Владимира Савченко «За перевалом», в трилогии Сергея Снегова «Люди как боги» и так