Изамбард Кингдом Брюнель - L. T. C. Rolt

морем и баржами из Ливерпуля в Вест-Дрейтон, где в начале ноября 1837 года их спустили на берег с помощью соседнего вяза. Thunderer был доставлен в марте 1838 года, а в мае Джордж Гиббс получил возможность испытать его на четырех милях линии возле Вест-Дрейтона. "На самом большом участке из четырех миль, - писал он, - двигатель работал очень плавно, и на некоторых участках пути мы разогнались до шестидесяти миль в час". Неудивительно, что Гиббс был впечатлен: с добавлением четырехколесного тендера Thunderer был почти поездом в себе, и зрелище этого фантастического оборудования, движущегося со скоростью миля в минуту, должно быть, действительно внушало благоговейный трепет.

С таким набором диковин и уродцев положение новой компании с локомотивами к моменту открытия в Мейденхеде было плачевным. Это было бы просто невозможно, если бы не усилия одного человека - Дэниела Гуча - и одного локомотива - North Star. Отслужив под началом Хомфри в Тредегаре, а также на литейных заводах "Вулкан" и "Данди", Гуч стал опытным инженером-механиком еще до того, как вышел из подросткового возраста. В 1836 году, когда ему было девятнадцать лет, он работал на компанию Robert Stephenson & Company из Ньюкасла, одним из его заданий было проектирование двух локомотивов с шириной колеи 5 футов 6 дюймов, предназначенных для Новоорлеанской железной дороги. Именно благодаря этой работе Гуч впервые осознал преимущества более широкой колеи. "Я был в восторге, - пишет он на сайте в своих воспоминаниях, - от того, что у меня было так много места для размещения локомотива". В октябре этого года он покинул Стивенсона и присоединился к Роберту Хоуксу, который предложил основать локомотивный завод в Гейтсхеде с Гучем в качестве управляющего. Гуч был очарован идеей широкой колеи и вскоре отправился на юг, в Бристоль, в надежде увидеться с Брунелем и получить заказ на несколько локомотивов. Его ждало разочарование: автора широкой колеи в то время не было в Бристоле. Схема Гейтсхеда не удалась, и вскоре после возвращения на север он устроился на работу к своему брату, Тому Гучу, который был инженером на железной дороге Манчестера и Лидса. Это было бесполезно; он стал энтузиастом широкой колеи и 18 июля 1837 года написал Брунелю письмо с просьбой о приеме на работу. 9 августа они впервые встретились в манчестерском офисе M. & L. R., и Брюнель сразу же назначил его своим главным помощником по локомотивам.

Тем временем, из-за некоторых финансовых трудностей, два локомотива, которые Гуч спроектировал для Стивенсона, так и не были отправлены в Америку, а все еще лежали в Ньюкасле. Хотя он и не говорит об этом в таких выражениях, можно сделать вывод, что первым шагом Гуча на новом посту было убедить Брюнеля в том, что компания должна приобрести эти два локомотива, предварительно изменив их ширину до семи футов. Его совету последовали, и в конце ноября один из них, получивший название "Северная звезда" и оснащенный 7-футовыми одинарными ведущими колесами, был доставлен на барже в Мейденхед, где он пролежал под брезентом до мая следующего года, пока к нему не подвели рельсы. Причина, по которой ее нельзя было доставить в Вест-Дрейтон, как и другие, заключалась в том, что по своему весу и размерам она превышала ограничения по нагрузке на канале Grand Junction, став первым локомотивом Great Western, который не соответствовал калечащим условиям, навязанным Брюнелем. По этой причине, до появления ее сестры Морнинг Стар, Норт Стар была единственным по-настоящему надежным локомотивом, которым располагала компания. Она также стала родоначальницей великой линии ширококолейных летучих локомотивов. Происхождение этих более поздних и великих локомотивов от этого маленького прототипа несомненно. Тем не менее, Дэниел Гуч стал считаться консервативным конструктором локомотивов, не отличавшимся особой оригинальностью. Тот факт, что он был ответственен за North Star, хотя и был ясно изложен самим Гучем, был странным образом упущен или проигнорирован последующими авторами. Если бы он был таким врожденным консерватором, он бы никогда не встал под знамена Брюнеля, как он это сделал в то время, когда большинство его современников придерживались узкой колеи. События должны были доказать, что Брюнель не мог сделать более мудрого выбора на должность помощника машиниста, ведь имя и слава Дэниела Гуча вскоре станут вторыми после его собственных, а сам он найдет в нем великого инженера, неутомимого защитника широкой колеи и верного друга, чья неизменная преданность продлится до самой смерти. Как только он разработал конструкцию локомотива с доказанными достоинствами, политика Гуча заключалась в том, чтобы довести ее до предела, а не вводить новшества. Это была, безусловно, консервативная политика, но она принесла результаты, которые поразили железнодорожный мир.

То, что деловая связь так скоро переросла в тесную дружбу на всю жизнь, было удивительно, потому что по характеру и образу жизни Брюнель и Гуч были противоположны друг другу. В темпераменте Брюнеля, скорее галльском, чем английском, не было ни капли пуританства. За его огромной способностью к упорному труду не скрывалось мазохистское представление о долге. Его карьера была для него огромным приключением, но когда он позволял себе забыть об этом на время, то был способен предаваться плотским утехам с тем же пылом и с восторгом, который был совершенно несдерживаемым. Дэниел Гуч, напротив, являл собой высший образец унылого пуританина из северной глубинки, для которого цивилизованные удовольствия казались греховной тратой Божьего времени. То, что спустя всего несколько месяцев после своего назначения, в январе 1838 года, Брюнель пригласил своего молодого помощника по локомотивам на вечеринку в Хай Роу, показывает, насколько теплыми вскоре стали их отношения. Продолжение также подчеркивает разницу между ними: "Был на моей первой лондонской вечеринке 29 января", - записал Гуч в своем дневнике.

Это было у миссис Хорсли, матери миссис Брюнель. Кажется, мне удалось дойти до лестницы, и я покинул ее, испытывая отвращение к лондонским вечеринкам, сделав пометку в своей записной книжке никогда больше не посещать их. Мне пришлось ехать из Вест-Дрейтона, чтобы попасть туда, и идти пешком от публичного дома, где я разместился и получил кровать, в шелковых чулках и тонких туфлях.

Очевидно, Гуч чувствовал себя в этой элегантной и остроумной компании еще большей рыбой в воде, чем Уильям Граватт, и можно предположить, что Брюнель сразу же отказался от попыток ввести своего друга в вежливое общество.

Мы можем представить себе чувства Гуча в ту зиму, когда его новые локомотивы начали поступать с завода. С их огромными ведущими колесами они могли выглядеть впечатляюще для