Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

Костикова ослабило наши позиции на трудных переговорах с государствами Балтии как раз по вопросам прав русскоязычного меньшинства, которые можно было плодотворно рассматривать, не увязывая их с выводом войск. Хотя Ельцин и принял меры, публично поручив МИДу поправить пресс-секретаря и сделав ему выговор, ущерб был налицо. Этот эпизод вдохновил лидеров оппозиции, которые восприняли его как знак. Они решили, что Ельциным можно манипулировать с помощью его же помощников и добиваться нужных оппозиции изменений в политике.

При общем подъёме оппозиционных настроений в парламенте и очевидных колебаниях в лагере президента, некоторые депутаты начали активно заниматься собственной карьерой в ущерб командной политической игре.

Так, председатель парламентского комитета по международным делам Владимир Лукин попросил Ельцина назначить его первым в истории послом России в Соединённых Штатах. Перед своим отлётом в Вашингтон он написал прощальное письмо депутатам, в котором осудил «слабую политику» по отношению к соседним странам. Более того, он провокационно предложил поднять вопрос о передаче Крыма России. Оппозиция с энтузиазмом приветствовала это письмо и выступила с требованием «вернуть Крым России» на очередной сессии Верховного Совета. К этому времени Лукин был уже в США, где пользовался репутацией посланника демократической России. В подобном качестве он с воодушевлением произносил речи об уважении международного права и новой политике России. Как бы не понимая, что его письмо прямо разрушало и международное право, и нашу новую политику.

Таким образом, парламент стал ареной для первой лобовой атаки на курс реформ. В какой-то момент оппозиция прямо потребовала остановить их, подготовив соответствующую парламентскую резолюцию. В этих обстоятельствах Гайдар предложил, чтобы члены правительства пригрозили коллективной отставкой. Президента об этом шаге не проинформировали. Несмотря на неучастие Ельцина в конфликте, депутаты под угрозой отставки правительства отступили. Была принята более мягкая резолюция по экономической политике, которая предлагала ограничить, но не прекратить реформы. Действуя решительно, правительство выиграло важную политическую схватку.

Как замечает Гайдар в своих мемуарах, «до того момента правительство было не больше чем кучкой технических специалистов, приглашённых Ельциным. После шага, предпринятого министрами на съезде, оно стало самостоятельным политическим игроком». К сожалению, это было не вполне так. Больше реформаторы ни разу не осмелились действовать без санкции президента. Они, как и большинство демократов во власти, скорее подстраивались под него.

Ельцин в определённой степени дистанцировался от схватки своего правительства с депутатами. Мне казалось, что он в принципе предпочитает сражаться с оппозицией в одиночку, а не просить помощи у политических единомышленников. Возможно, он считал, что любой союз ограничивает его свободу действий. Или хуже — боялся конкуренции, стремясь оставаться единственно возможным лидером на демократическом фланге.

Примерно в это же время в прессе появлялись спекуляции о том, что политические дебаты между правительством и парламентом — это всего лишь дымовая завеса, на самом деле борьба между разными лоббистскими группировками идёт за контроль над выдачей специальных лицензий и квот на экспорт нефти и другого сырья. Несмотря на общую либерализацию внешней торговли, система произвольного бюрократического регулирования экспорта сырьевых товаров — наследие советской монополии внешней торговли — так и не была демонтирована. Состояния многих российских олигархов выросли из этой системы. То есть изначально эти люди зарабатывали, используя особые отношения с чиновниками, выдававшими лицензии и квоты.

В начале 1992 года я спросил у Гайдара, зачем сохранять эту систему раздачи «милостей». Он ответил, что исправить всё и сразу невозможно.

***

В апреле депутаты затребовали специальный отчёт о политике в отношении бывших советских республик. Похоронить все наши внешнеполитические усилия на всех направлениях сразу они были не готовы. Слишком очевидны были наши успехи в улучшении отношений с Соединёнными Штатами и другими крупнейшими странами. Поэтому решили начать с малого: в качестве слабого звена было выбрано СНГ. Наряду с проектом резолюции по Крыму депутаты выдвинули и другую резолюцию, предлагавшую аннулировать соглашение о роспуске СССР и создании Содружества. Всё громче звучало требование разрешить России вмешиваться во внутренние дела соседних государств СНГ для «защиты» этнических русских и сепаратистских движений в этих странах.

Истеричные призывы коммунистов и националистов «освободить наших «брошенных братьев» в Крыму и Приднестровье отчётливо напоминали кампанию «в защиту» судетских немцев в Чехословакии. Гитлер, напомню, воспользовался проблемой, раздутой его собственной пропагандой, чтобы оккупировать Судеты, а потом и всю страну. Опасное сходство с Германией не ускользнуло от демократов в парламенте и от политических аналитиков в СМИ. Это было жёсткое сравнение, но, помня об итогах политики умиротворения нацистов, они хотели дать отпор красно-коричневой пропаганде, прежде чем она пустит глубокие корни. Я разделял этот подход.

Во время ожесточённых парламентских дебатов я попросил слова. Избегая в своём выступлении оценочных ярлыков, я резко осудил проект резолюции по присоединению Крыма как потенциально дестабилизирующий наши отношения не только с Украиной, но и с другими соседними странами. Почти в каждой из них были анклавы с преобладающим русским населением, на которые могли распространиться российские территориальные претензии.

Своё выступление я начал с того, что твёрдо заявил: в Беловежской Пуще у нас не было выбора между СССР и СНГ, СССР к тому времени уже был мёртв. Поэтому мы выбирали между братоубийственной войной и миром. Мы предпочли мир, и Содружество стало его основой. Я напомнил депутатам о кровавом югославском сценарии и сказал, что мы были в двух шагах от его повторения. При неблагоприятном повороте событий Россия втянулась бы в вооружённые конфликты со своими соседями. А те, в свою очередь, воевали бы друг с другом. Эскалация кровопролития не имела бы конца. Нам удалось избежать этого благодаря созданию СНГ и политики интеграции внутри него. Да, признал я, процесс строительства нового содружества оказался более болезненным, чем ожидалось. Причина — в живучести советских идеологических стереотипов. Политики, которые всё ещё находятся в их власти, только отталкивают наших партнёров в постсоветских странах и мешают интеграции.

Идея фикс о воссоздании Советского Союза, «социалистического лагеря» или Российской империи является нереалистичной и контрпродуктивной. Чем громче ура-патриоты будут кричать об этом, тем хуже будет становиться положение русских и других национальных меньшинств в соседних странах, где их начнут воспринимать как реакционную силу.

Эти мои слова вызвали взрывную реакцию зала. Мою речь прерывали свистом и выкриками: «Это вы, демократы, разрушили Советский Союз и предали русских!» Депутаты-демократы отвечали не менее эмоционально: «Провокаторы! Фашисты!» Огромный зал, который вмещал больше тысячи человек, выглядел всё более возбуждённым и непредсказуемым. Но всё-таки на большинство депутатов мои слова произвели то впечатление, на которое я рассчитывал. Вскоре председательствующему удалось навести в зале порядок.

В итоге я говорил около