Письма из Египта - Люси Дафф Гордон

даме?» — обезьянка размером с Рейни. Конечно, он устал, и по дороге домой я велел ему запрыгнуть на меня сзади по-феллахски. Я думал, что арабы никогда не перестанут смеяться и говорить «Валлах» и «Машаллах». Шейх Юсуф рассказывал о раскопках и был шокирован тем, как мумий пинают ногами. Один мальчик сказал ему, что они не мусульмане, в качестве оправдания, и он строго отчитал его и сказал, что это харам (проклято) — так поступать с детьми Адама. Он говорит, что они многому научились у Мариетты Бей, но я подозреваю, что у феллахов так было всегда. Сегодня дует сильный ветер, что хорошо для кукурузы. На ферме Мустафы готовятся к сбору урожая, пекут хлеб и выбирают молодого быка, которого зарежут для жнецов. Сегодня не жарко, всего 29° в прохладной комнате. Пыль ужасна при таком сильном ветре, всё покрыто песком, и он закрывает солнце. Мне велели каждый день во время Хамсена есть сырой лук для здоровья и процветания. Должно быть, это тоже пережиток древнего Египта. Как же я хочу увидеть вас и детей. Иногда мне становится грустно, но не стоит говорить об этом. И я чувствую себя намного лучше и сильнее. Вчера вечером я довольно хорошо перенесла долгую поездку и небольшую тряску.

6 апреля 1864 года: сэр Александр Дафф Гордон

Сэру Александру Даффу Гордону.

Луксор,

6 апреля 1864 года.

Дорогой Алик,

Я получил ваше письмо от 10 марта два дня назад, а также письмо от Хекекяна-бея, в котором он настоятельно советует мне остаться здесь на лето и «испарить» свою болезнь. С тех пор, как я писал вам в последний раз, сильная жара спала, и сейчас у нас от 24 до 27 градусов по Цельсию, с сильным северным ветром, дующим вверх по реке, — прекрасная погода, ни слишком жарко, ни слишком холодно. Вчера вечером я вышел на гумно, чтобы посмотреть, как степенные волы выколачивают зерно, и поужинал там с Абдурахманом жареным зерном, сметаной и яйцами, а также увидел, как жнецы получают свою плату — по пучку пшеницы за проделанную работу. Это было чудесное зрелище. Грациозные, полуобнаженные, загорелые фигурки нагружались снопами; некоторые заработали так много, что их матерям или женам приходилось помогать нести это, а маленькие, похожие на оленят, совершенно голые мальчики тащились прочь, так гордые своими маленькими пучками пшеницы или хуммуз (разновидность вики, которую часто едят как в зеленом, так и в жареном виде). Сакка (носильщик воды), который принёс воду для мужчин, получает по горсти от каждого и ведёт домой своего осла с пустыми бурдюками и тяжёлым грузом пшеницы, а цирюльник, который в прошлом году побрил все эти смуглые головы в кредит, получает свою плату, и все веселы и счастливы по-своему, по-доброму и тихо; здесь нет пива, которое заставляет мужчин потеть, шуметь и вести себя вульгарно; сбор урожая — это самая изысканная пастораль, которую только можно себе представить. Мужчины работают по семь часов в день (т. е., по восемь, с получасовым перерывом на отдых и еду) и ещё по семь часов ночью; на закате они идут домой ужинать, немного спят, а потом снова работают — эти «ленивые арабы»! Мужчина, который погоняет волов на гумне, получает за день и ночь полтора мешка обмолоченной кукурузы. Как только мы соберём урожай пшеницы, ячменя, аддаса (чечевицы) и хумуза, мы посеем дурру двух видов, обычную кукурузу и египетскую, а также посадим сахарный тростник, а позже — хлопок. Люди работают очень усердно, но здесь они хорошо питаются, а поскольку им платят кукурузой, они выигрывают от высоких цен на кукурузу в этом году.

Я рассказывал вам, как у меня украли кошелёк и что из этого вышло. Мустафа несколько раз спрашивал меня, что я хочу сделать с вором, который провёл здесь двадцать один день в кандалах. Из-за моих абсурдных английских представлений о правосудии я вообще отказался вмешиваться, и мы с Омаром сильно поссорились, потому что он хотел, чтобы я сказал: «О, бедняга, отпусти его; я оставляю это дело на усмотрение Бога». Я считал Омара абсурдным, но ошибался я сам. Власти пришли к выводу, что это очень обяжет меня, если бедного дьяволёнка накажут «сверх меры, предусмотренной законом», и если бы шейх Юсуф не пришёл и не объяснил суть разбирательства, то из вежливости по отношению ко мне мудир Кене Али-бей отправил бы этого человека на рудники в Фазоглу на всю жизнь. У меня не было выбора между тем, чтобы «простить его ради любви к Богу» или отправить на верную смерть в невыносимый для этих людей климат. Мустафа и компания изо всех сил старались помешать Шейху Юсуфу поговорить со мной, опасаясь, что я разозлюсь и пожалуюсь в Каир, если не отомщу вору, но он сказал, что знает меня лучше, и принёс вербальную жалобу, чтобы показать мне. Представьте себе моё смятение! Я пошёл к Селиму Эффенди и к Кади вместе с Шейхом Юсуфом и попросил, чтобы этого человека отпустили, а не отправляли в Кенэ. Уладив это, я сказал, что считаю правильным, чтобы жители Карнака заплатили мне деньги, которые я потерял, в качестве штрафа за плохое обращение с чужеземцами, но что я требую этого не ради денег, которые я, соответственно, отдам беднякам Луксора в мечети и церкви (громкие аплодисменты толпы). Я спросил, сколько там мусульман и сколько назореев, чтобы разделить три с половиной наполеондора поровну. Шейх Юсуф пожертвовал один наполеондор церкви, два — мечети, а половину — месту для питья воды — себилю, что тоже вызвало аплодисменты. Тогда я сказал: «Пошлём ли мы деньги епископу?», но почтенный пожилой коптянин сказал: «Мальциш! (не важно) лучше отдайте всё шейху Юсуфу; он отправит хлеб в церковь». Затем Кади произнёс передо мной прекрасную речь и сказал, что я повел себя как настоящий Эмир, и тот, кто боится Бога; и шейх Юсуф сказал, что знает, что в душе англичане милосердны, и что у меня особенно сильно развито мусульманское чувство (как мы говорим, христианское милосердие). Вы когда-нибудь слышали о таком правосудии? Конечно, здесь, как и в Ирландии, сочувствие в основном вызывают «бедняки» в тюрьме — «в беде», как мы говорим. Я обнаружил, что, соответственно, огромное количество споров разрешается частным арбитражем, и Юсуфа постоянно вызывают для вынесения решения между спорящими сторонами, которые подчиняются его решению, а не обращаются в суд; или же созывают пять-шесть уважаемых людей, чтобы они сформировали своего рода любительское жюри и