Иностранная литература, 2023 № 06 - Журнал «Иностранная литература»

Потому и кажутся такими "выпуклыми", вещественными описания леса и дома. Они — вывернутый в "наружность" внутренний мир Хозяина, и именно с ними на самом деле он ведет диалог. Обитатели его дома и отношения с ними — на фоне этого диалога для него нечто призрачное, докучливое, непонятное. В этом и заключается трагедия типа, описанного Дэшли: глубина, красота, гармония, которые человек способен обрести в самом себе, в конечном итоге приводят его к тому, чтобы полностью отказаться от внешнего мира, порвать связи с теми, кто его любит, — и, что самое пугающее, с теми, кого любит он сам.

Вот в чем суть этой теоремы. Как говорится на уроках геометрии, "что и требовалось доказать".

Думаю, теперь вы понимаете, почему я считаю, что актуальность этого текста особенно возросла именно сейчас. Современная жизнь складывается так, что страх привязанности все чаще одерживает верх над страхом одиночества, и все больше людей делают тот же выбор, что и Хозяин из романа Дэшли — выбор в пользу тишины. Я не буду пускаться в надоевшие всем рассуждения об "атомизации общества" и выносить приговоры — мол, то хорошо, а это плохо. Я хочу только сказать, что современному человеку "Теорема тишины", может быть, будет более понятна, чем многим современникам Дэшли. И не исключено, что грусть, пронизывающая этот роман, сегодня окажется созвучна очень многим, — а значит, это уже не совсем одиночество.

В сверхотвлеченном пространстве романа обращают на себя внимание то и дело мелькающие отсылки к русской жизни — и в тексте ирландского писателя это не может не удивлять. То на противоположном берегу обнаруживается совершенно типичный подмосковный "дачный поселок", то Профессор, сидя, на скамеечке, пьет свою любимую ряженку. Все это объяснимо, если знать, что в 70-е годы Дэшли провел в России несколько лет. Однажды в литературной компании он познакомился с советской переводчицей-синхронисткой Людмилой Зайченко — у них начался роман, и Дэшли последовал за ней в Россию. На столь узнаваемых в "Теореме тишины" подмосковных дачах он провел много времени и очень полюбил этот загородный русский быт — с соленьями, сушеными яблоками, калошами, сваленными на крыльце. Он как поэт находил во всем этом особенную прелесть — и потом перенес ее в свой роман именно для того, чтобы дополнительно отдалить его от привычного, реалистического мира. То, что для нас — знакомое и обыденное, для него стало своего рода сказочными декорациями, которые позволили ему сделать пространство "Теоремы тишины" подчеркнуто условным, постановочным. Стоит ли говорить, что в связи с этим русский читатель роман прочтет совершенно не так, как всякий другой: "постановочность", быть может, он не особенно уловит, — зато атмосферу прочувствует точнее, чем мог бы желать даже сам автор.

Вот таким странным путем — спустя тридцать пять лет, волей обстоятельств найденная в старой подшивке, из далекой Ирландии — возвращается в Россию во многом ею и вдохновленная "Теорема тишины". И мне кажется, что в этот раз нам стоит к этой тишине — прислушаться.

Аделия Праду

Стихи

Перевод с португальского и вступление Варвары Махортовой

Сегодня мне снился цвет

Великий французский художник Анри Матисс стремился к тому, чтобы на его картинах цвета пели, чтобы они были самодостаточны. Самостоятельную ценность цвет приобретает и в поэзии бразильской писательницы Аделии Праду (р. 1935). Так происходит, например, в стихотворении "Сон", героине которого снится не что иное, как нежно-голубой цвет. Подбирая ему название, Аделия Праду внимательно прислушивается к словам: сначала к португальскому "azul"[1], потом — к английскому "blue". И выбирает то, звучание которого, как ей видится, лучше всего соответствует восприятию цвета, точнее, его оттенка. В других ее стихотворениях цвета в большей мере связаны с предметами. Это желтая лента дороги, голубое небо или ярко оранжевые апельсины, которые неизменно напоминают поэтессе о спокойных воскресных днях в ее родном городке Дивинополисе[2]. Поэзия Аделии Праду неотделима от действительности, и даже, казалось бы, самые заурядные ситуации, такие как приготовление рыбы, в ее стихотворениях приобретают нечто возвышенное. Кроме того, весь мир и все, что в нем существует: от хрупкой бабочки до величественных гор, озаренных солнцем, поэтесса воспринимает как результат Божественного творения. Светлая печаль и ирония, любовь к жизни и глубокое религиозное чувство — все это объединено в ее поэзии.

Аделия Праду начала писать стихи в четырнадцать лет, однако первую книгу "Bagagem" ("Багаж") опубликовала в сорок. Книга была издана при поддержке выдающегося бразильского поэта Карлуса Друмона ди Андради (1902–1987). Большинство стихотворений нашей подборки взято из этой книги. В настоящее время Аделия Праду — автор десяти поэтических сборников, а также нескольких романов, сборников рассказов и книг для детей. Ее произведения переведены на английский, итальянский, испанский, немецкий, французский, польский и китайский языки. Насколько нам известно, на русском стихи Аделии Праду публикуются впервые.

Голубое и желтое, чудесное и лиловое

Желаю, как тот, кто желает воды или свежего хлеба,

смотреть, как среди цветов теряется лента дороги, —

по ней бы теперь в одиночку промчаться

на велосипеде.

Желаю, как тот, кто лишился отца и матери в детстве

и видит во сне их лица,

услышать ласковый голос, почувствовать

прикосновенье

руки и сильной, и нежной.

Как после дождя — побеги, рождаются в сердце

желанья,

и видит душа весь мир, который велик и мал.

Весь мир — это только шар

в руке Младенца Христа в одной из пражских

церквей.

Импрессионист

Однажды

отец наш дом

покрасил в оранжевый цвет.

И как он сам говорил,

пока мы там жили, заря

не угасала для нас.

Сон

Сегодня я видела сон, который забыть не хочу,

и поэтому все, что было в нем, расскажу:

к кому-то на праздник я собиралась пойти,

прическу сделала и надела лучший наряд.

Воздушное платье мне шло — я снова была молода —

и нравилось чувствовать мне, как легкий шелк

голубой

касается кожи моей. Движенья, улыбка, слова

и каждый летучий миг предчувствием были полны.

Уже перед выходом я на плечи накинула плащ,

и вдруг — не знаю сама, откуда и как