Кино для чайников - Алексей Андреевич Гравицкий

На экране была освещенная солнцем поляна, на поляне топтались хмурые следователи, перед ними лежала обнаженная мертвая девушка с очень красивой, практически идеальной силиконовой грудью.

«Оцени, какие офигенные пластические хирурги были в СССР в восемьдесят третьем году».

Это был первый раз на моей памяти, когда актрисе на графике убирали грудь.

Говорит режиссер

За много лет съемки я не устаю восхищаться отношением актеров к процессу. Я слышал много историй о том, как плохо ведут себя актеры, но сам практически никогда с этим не сталкивался. В большинстве случаев они погружались в процесс с головой и не жалели себя. И каждый раз это вызывает уважение.

Первый раз я столкнулся с этим во время съемок своего дебюта. Федор Бондарчук, который играл главного героя, по сюжету должен был сидеть на улице напротив героини, запертой в витрине. Перестановка света, все мечутся, и вдруг я замечаю, что Федор не ушел к себе в вагончик, а сидит на стуле посередине площадки. Я отмечаю для себя его профессионализм и думаю, что он остался, чтобы операторам было удобнее по нему ставить свет. Надо отметить, что он был в тоненьком модном пальто, которое полагалось ему по роли, а температура на улице была минус пятнадцать градусов. Я подхожу. «Слушай, можно уже идти, свет поставили». – «Все нормально, не беспокойся». Я отхожу.

Время идет. У нас какой-то затык. Федор продолжает одиноко сидеть на стуле посреди площадки. Более того, я вижу, что его уже начало мелко колотить. Я подбегаю к нему. «Иди погрейся – простынешь». Федор поворачивается ко мне, показывает глазами на руку, в которой зажат цветок. Цветок мелко дрожит в замерзшей руке. «Не уйду. Это сыграть невозможно».

Он так и сыграл эту сцену, замерзший. Не отходя погреться между дублями и кадрами.

Есть такое понятие «актер греется». Чтобы в кадре быть заряженным, легким, живым, актеры между дублями «греются». У каждого свой метод: один берет кружку с чаем и идет болтать со съемочной группой, другой рассказывает байки и анекдоты. Есть и иной тип – они «греются» в скандале, в напряжении вокруг них. Последнее, конечно, менее приятно, но нужно всегда помнить, что это не столько актер плохой человек, сколько это его механизм.

Работал я несколько раз с одной актрисой. Сильной и тонкой одновременно, с огромным диапазоном тончайших душевных переживаний, по-настоящему профессиональной. Одна беда – «грелась» она в противостоянии, в споре, в скандале.

После первого дубля она всегда кричала, что не понимает, чего я от нее хочу. Какие-то идиотские задачи даю, сам не знаю, чего добиваюсь. Понимая, что это лишь способ «греться», я, улыбаясь, поддакивал ей, менял задачи, аккуратно подводя ее к решению сцены. И последний дубль всегда получался чудесным. Я любовался ее тончайшей игрой. Она же, глядя на результат, фыркала: «Да, неплохо вышло». И так продолжалось много лет. Мы сняли несколько картин.

Но однажды я сорвался. То ли был усталым, то ли не выспался, но выдержки мне не хватило. И я ответил. Резко.

И что тут началось! Она радостно завопила. Голос, между прочим, у нее поставленный. Хороший такой, низкий, сильный. У меня, впрочем, тоже. Особенность такого голоса в том, что ты можешь часами кричать, не уставая. Что мы, собственно, и делали. Группа, поняв, что быстро это не закончится, разошлась кто куда.

И вот мы стоим посередине пустой площадки и орем друг на друга. Я, в очередной раз отвечая актрисе, ловлю себя на ощущении, что, во-первых, это мне порядком надоело, ибо у меня способ «греться» другой, а во-вторых, время съемки уходит. Ей хорошо – она наслаждается, ей все равно, успеем мы снять сцену или нет, а я обязан это сделать сегодня.

Я резко прекращаю и говорю дружеским тоном: «Ну что, дорогая, „согрелась“?» Она хмыкает. «Ну, в общем, да». «Пошли работать?» – «Пошли!» И мы пошли.

Актер – очень сложная профессия. Тонкая, требующая к каждому своего подхода.

В одном сериале снимался у меня в главной роли молодой актер, ныне очень известный. Но то была его первая большая роль.

Партнеры, как назло, собрались маститые, известные, возрастные. Работающие умело, легко. Казалось бы, нужно радоваться. Но дело в том, что актер оказался хорошим, воспитанным молодым человеком. Мало того, что он относился с уважением к их возрасту, он еще и любовался их работой. Признавал то, что они выше его в профессии, умнее, опытнее. Опять-таки, казалось бы, все правильно – молодые должны учиться у старшего поколения. Но дело в том, что по сценарию он – как раз выскочка, молодой дилетант, у которого все получается лучше, чем у остальных. И, разумеется, он испытывает чувство превосходства. Все построено на противостоянии со стариками, а его как раз и нет. Чувство уважения, которое он испытывает к партнерам, передается через камеру. Весь сценарий построен на том, что герой все время подтрунивает над остальными, а актер, даже если делает это, то чуть «снизу», из позиции ученика, а никак не равного. А персонажи второго плана, работающие в полную силу, в результате затмевают главного.

Создается катастрофическая ситуация. Все актеры великолепны, сценарий хорош, а история не срабатывает, потому что нет главного героя. Делать замечания бесполезно – он работает точно, внимательно слушает, старается. Только вот «молодого хамства» в персонаже нет, как нет его в самом актере. Он хороший и правильный человек. Я выше пытался объяснить, почему невозможно подойти к актеру и просто сказать: «Будь обаятельным гадом». Вся его первая сигнальная система взбунтуется от насилия. Если в нем этого нет, то он начнет наигрывать, «врать» в кадре. Время идет, нужно что-то делать.

И я решаюсь. После съемки я отвожу его в сторону.

– Дорогой, ты же понимаешь, что у тебя главная роль.

– Да, конечно, я очень вам благодарен за доверие.

– Погоди, речь не об этом. Ты же понимаешь, что любой фильм зависит от главного героя?

– Да, конечно, я приложу все усилия…

– Да погоди ты. Сколько человек в группе? Сто пятьдесят минимум.

– Я понимаю, кино – это командная работа…

– Так. Помолчи и послушай. Все сто пятьдесят человек имеют работу только потому, что ты – главный герой.

– Но подождите…

– Слушай внимательно. Все на этой площадке, включая и меня, зависят от тебя. От молодого двадцатилетнего парня. Так?

– Ну…

– Так или нет?

– Ну, так…

– И твои партнеры, маститые артисты, зависят. Так?

– Ну, так…

– А теперь скажи. Неужели эта ситуация