Кино для чайников - Алексей Андреевич Гравицкий

мечущемуся перед горящим домом, в котором погибает его мать, и закричать: «Гордей Евстратьич, жилка! Новая жилка открылась!» Жилкой называют месторождение золота. Таким образом, променяв на богатство мать и семью, герой Сергея получает «в награду» еще больше золота. Сергей должен был схватить меня за грудки, бросить на землю и начать душить. Вот такой эпизод большой сцены.

Я, скомандовав в рацию «Мотор! Начали!», – стою за кадром и жду своего выхода. Сергей мечется перед горящим домом, пытаясь тушить его чуть ли не голыми руками. Нужно отметить, что такие сцены, несмотря на то что они трюковые, всегда несут в себе огромную долю импровизации. Трагедию не сыграть по нотам, тем более такого накала. Актер «рвет себя на части» в реальности, «по живому», как говорят в кино. И Сергей это делает прямо на моих глазах. В нужный момент я бросаю рацию, которую держал в руках на случай, если что-то пойдет не так, и бегу к Сергею, краем сознания отмечая, что пылающие в метре от меня стены обжигают по-настоящему – как Сергей работает, я вообще не понимаю. Я бросаюсь к нему, оттаскиваю от огня и кричу: «Гордей Евстратьич! Жилка открылась!». Сергей поворачивает ко мне безумное лицо, хватает за грудки и роняет на землю.

Тут нужно сделать отступление. Когда мы готовились к картине, я предложил все физические действия совершать по-настоящему. В сценах драк «вкладываться» в удары почти в полную силу. Физиологичность процесса добавит картине внутренней «правды». На фоне вечных уральских гор существовать по-другому очень опасно. Актеры приняли предложенные мною условия игры, хотя порой полученные в процессе съемки синяки выглядели устрашающе.

И вот Сергей, уронив меня на землю, душит. Причем душит так, как мы договаривались – в полную силу. Я вижу над собой его полное ненависти лицо, а руки сжимаются вокруг ворота моего армяка с такой силой, что у меня практически перекрыт доступ кислорода.

Тут нужно сделать еще одно отступление. Сцена в кино всегда продолжается до команды «Стоп!». Что бы ни происходило в кадре, пока она не звучит – никто не останавливается. У опытных, профессиональных актеров это «условный рефлекс», более того – это признак профессионализма актера.

Но! Эту команду может дать только режиссер. Он, и никто иной. Только ему решать, закончена сцена или нет. Пока не прозвучит «Стоп!», все участники процесса продолжают играть.

Но в данном случае режиссер лежит на земле, его душат, и он просто не может ничего вымолвить. Я вцепляюсь в руки Сергея, пытаясь оторвать от горла, он давит еще больше, помня о том, о чем мы договаривались. Где-то в глубине его глаз я вижу мелькнувшее уважение ко мне. Я работаю так же, как актеры. В полную силу. Я – настоящий партнер. Поверьте, это дорогого стоит.

Внутренним чувством ритма он понимает, что сцена уже кончилась, но команды «Стоп!» нет – значит, останавливаться нельзя. И мы в безмолвии продолжаем бороться у горящего дома.

И тут Сергей понимает, что партнер, с которым он играет, по стечению обстоятельств – еще и режиссер. Улучив момент и чуть отвернув лицо от камеры, он шипит мне: «Ты команду „Стоп!“ давать будешь?» Я мотаю головой, имея в виду, что не могу. Он, по-видимому, понимает меня иначе и продолжает душить.

В моей голове мелькают строчки из бессмертного «Мцыри»:

…Он завыл,

Рванулся из последних сил,

И мы, сплетясь, как пара змей,

Обнявшись крепче двух друзей,

Упали разом, и во мгле

Бой продолжался на земле.

Может быть, поэтому я начинаю внезапно ржать. Это точно не вписывается в «рисунок сцены», Сергей растерянно отпускает меня, и я наконец могу скомандовать «Стоп!».

Но и это еще не все. Чудесная ночь продолжается.

Мы снимаем следующий кадр этой сцены – крупный план Сергея, когда он меня душит.

Я укладываюсь на землю, Сергей берет меня за отвороты костюма, несколько раз переспрашивая, не сильно ли он давит. Пока ставится кадр, мы шутим, что у него была редкая возможность отомстить за весь актерский цех, задушив режиссера, но он ее упустил.

И снова не обойтись без отступления. Нельзя просто поджечь здание и на его фоне снять – оно сгорит мгновенно, а нам нужно время на дубли, кадры. Более того, горение в них должно быть примерно одинаковым. Поэтому подобные сцены с горением дома всегда снимаются следующим образом: позади дома встает пожарная машина и поливает стены водой, чтобы те не слишком разгорались. Была такая пожарная машина и у нас.

Все готово. Я даю команду «Начали!», и Сергей начинает работать. Кадра я не вижу, но снизу все выглядит замечательно. Напряженное лицо героя, на фоне пылает дом. Все великолепно.

Внезапно Сергей дергается. Я останавливаю съемку. «Что случилось?» – спрашиваю. «Жжет», – отвечает он. – «Давай скажу уменьшить огонь?» – «Не надо, я же понимаю, что красиво».

Мы продолжаем. Я лежу так, что он закрывает меня от стены, поэтому я не ощущаю идущего от горящего дома жара. Лежу и любуюсь тем, как он работает. Сюртук у него на спине дымится, но он не останавливается – он продолжает выкрикивать мне в лицо злые слова. Внезапно я вижу, что его костюм вспыхивает, кричу «Стоп!», вскакиваю, начинаю его тушить и только тут замечаю, что дом разгорелся не на шутку. Пламя рвется вверх, трещат перекрытия.

– Пожарные, – кричу я. – Заливайте!

Рядом стоящий директор не смотрит мне в глаза.

– У них закончилась вода – они, оказывается, приехали не с полным баком.

– И?

– И они сказали, что им тут делать нечего, и уехали.

Я стою и смотрю на пылающее здание. Уже бессмысленно кричать и топать ногами. Без воды трехсотлетний дом вспыхнул как спичка. Горит моя финальная сцена. Уже ничего не снять.

Подходит Сергей.

– Сколько кадров не досняли?

– Восемь.

– Смонтируешь?

– Смонтирую, – вздыхаю я. – Другого дома мне не дадут.

Я смонтировал, конечно. Но сцена могла быть лучше. До сих пор в голове крутятся неснятые кадры, хотя это было много лет назад.

Говорит сценарист

Всегда важно ставить перед собой новые задачи и вызовы. Хорошо, когда у вас что-то получается, но если вы встанете на конвейер и начнете делать только то, что у вас получается хорошо, вы очень быстро превратитесь из автора в ремесленника. Потому вызовы – наше все. Это касается и жанра, и формы, и содержания, и даже каких-то финтифлюшек внутри сценария. Иногда решение таких задач доходит до курьеза.

На так и