«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны - Константин Николаевич Цимбаев

Следующий шаг – Китай. «Вторая цель, которую мы особенно имеем в виду, когда речь идет о немецкой культурной политике в мире, – Китай». Процесс модернизации, охвативший Китай, создал доступ к его рынкам ведущим западным державам. Важно, чтобы Германия победила в этом экономическом соревновании. Еще важнее – сломить моральное сопротивление духовной культуры тысячелетней империи, одолеть ее неприятие «принципа прогресса, который есть отец всех вещей», заменить патриархально-теократическую идею конфуцианского Китая «немецкой идеей». Немецкий университет в Пекине играл бы не меньшую роль, чем беспрерывный рост экспорта и импорта, ибо «студенты университета станут в будущем руководителями народа!» Воспитать их в немецком духе – бесценная услуга германству[519]. При этом в Китае в целом речь также должна идти не о «политике насилия» – в противоположность политике Франции, Англии или России, но о «торговой и культурной политике»[520].

Еще один «шаг вперед» можно сделать в «умеренной полосе Южной Америки»[521]. В XX в. именно ей суждено превратиться в главную сферу приложения германских интересов. Использование Южной Америки для размещения избыточного населения Германской империи, превращение южноамериканских государств в торговых партнеров способно принести взаимную пользу. Правда, при условии политического реализма: преследовать чисто колониальные цели в Южной Америке невозможно. Говорить о том, что немцы хотят или могут завоевать, например, Аргентину, – «утопия, которую невозможно рассматривать всерьез»[522]. Характерно, что Рорбах произносит это слово – «утопия»!

Немецкие переселенцы в Бразилии, Аргентине, Парагвае, Чили, Уругвае не могут сохранять подданство Германской империи: южноамериканские республики не потерпят иностранных анклавов. В Бразилии к 1914 г. немцев было около 20 % населения, но для германизации этого явно недостаточно. Германию ежегодно покидают не более 20–30 тысяч человек, что неизмеримо меньше общего потока европейских эмигрантов в Америку или в Австралию. Немецкому переселению необходимо содействовать экономически, политически, но главное – путем пропаганды великой немецкой культуры.

Культурная экспансия, своего рода культурный империализм, уместный в Южной Америке, плавно превращался в простую колониальную политику в Африке, где выделяются несколько многообещающих для переселения областей: Юго-Западная Африка, Восточная Африка, Внутренний Камерун. Освоение этих территорий, строительство здесь железных дорог – вот в чем видели идеологи экспансионизма кратчайший путь превращения Германии в мировую державу. И здесь, по их мнению, требовался синтез политической воли дальновидных государственных деятелей «с сильной и умной частной инициативой»[523].

В области внешней политики, в отношениях с другими великими державами, по мысли Рорбаха, чрезвычайно важно руководствоваться соображениями не сиюминутными, но стремлением видеть Германию великой страной, участвующей в судьбах мира. Так, например, следует оказывать поддержку слабой, неустойчивой России. Противоречие с нагнетаемой экспансионистами «русской опасностью? Нет. Полная внутренняя дезорганизация делает Россию «слабой великой державой», она не может быть серьезным союзником. Но внутренний хаос и извечное стремление к захватам (исторические экскурсы особенно любил Шиман) делают Россию агрессивной, опасной для соседей, главным образом для Германии. В данном случае для Германии должно быть приоритетным восстановление в России экономической и политической стабильности, а потому необходимо поддерживать «реформы, которые Россия действительно проводит для этой цели»[524]. Однако когда высшие цели Германии вступят в противоречие с целями России, надо противостоять ей всеми силами, ибо если официальная Россия нестабильна и неинтересна, а «московитская» преследует нереальные цели господства на Тихом океане и возврата Константинополя, то Россия панславистская, безусловно, опасна и готова «в любой день спустить панславистскую военную фурию на Европу»[525].

Противостоять же России следует прежде всего в Прибалтике, чьи «исконно германские земли» необходимо освободить от российского ига. «Освободить», но не «завоевать». «Освободителем» должен стать немецкий народ, он призван восстановить разорванные исторические связи[526].

Он же, немецкий народ, призван стать оплотом против «русской опасности». Слова Ганса Дельбрюка не раз потом повторялись его единомышленниками: «Если Россия видит свою миссию в том, чтобы завоевать Европу и Азию, – что ж, мы миссию Германии видим в спасении Европы и Азии от господства московитства»[527]. Восточный сосед, по Рорбаху, представляет несомненную опасность – военную, политическую, духовную. И Германия должна всеми силами противостоять этой опасности, защищая и себя, и всю Европу.

4

Широкая экспансия, экономическая, политическая, культурная, колониальная, военно-политическое противодействие соперникам – средства названы. Но способны ли немцы их использовать? Что мешало им сделать это раньше? И смогут ли они, наконец, «занять место англосаксов» в мире? Для большинства экспансионистов не только Англия – главный враг, чье доминирующее положение опасно и для Германии, и для всего мира. Они не склонны были недооценивать и США, предупреждая (в начале XX века! – еще один яркий пример способности к предвидению) об опасности языковой и культурной американизации[528]. Но у немцев, верили экспансионисты, достаточно основания для того, чтобы прийти на смену нации англосаксов, стать великим мировым народом.

Мощная экономика, традиционно сильная армия и – наконец-то! – собственный могущественный флот, заставивший даже Англию смотреть на Германию с опаской, успехи в торговле и удачное освоение новых рынков, бурный рост населения и соответствующий этому поток эмигрантов, распространяющих повсюду идеалы германства, присущее только немцам высочайшее личное осознание долга и трудолюбие – вот неоспоримые преимущества немцев перед другими народами.

Однако все их сводит на нет внутренняя слабость немецкого народа. Прежде чем двигаться вперед, нужно решить свои внутренние проблемы. Причина же внутренней слабости – в коренных исторически унаследованных пороках Германии, в приниженности положения немцев в мире и в отсутствии у них желания его изменить.

Из исторически присущих Германии недостатков прежде всего выделяется разобщенность ее территорий, религий, сословий, языка, культур. Даже после 1871 г. дело национального объединения завершено не полностью. Прибалтика, где проживает немало немцев, а также Швейцария, Австрия, Бельгия, Голландия, некогда входившие в состав Священной Римской империи, находятся за рамками новой империи. И речь идет не собственно о территориях, пусть даже богатых и выгодных, а именно о людях. Разобщенность этноса, проживание части народа за пределами государства недопустимо и пагубно, считает Рорбах. Германии, подобно другим великим державам – Англии, Франции, России, Италии, Америке, – жизненно необходимо органическое национальное единение, которое помогло бы справиться с проблемой «запоздалого вступления немцев в число активных мировых народов»[529].

Главным же «пороком» Германии экспансионисты считали совокупность внутренних проблем, психологических и духовных. Расходясь в частностях и формулировках, все они практически сходятся в определении их основного комплекса. Это, прежде всего, отсутствие у немцев чувства общности, чему причиной «изначальный дефект или ограниченность их национального инстинкта»[530]. Ведь на протяжении всей истории у германского народа не было единого государства. Священная Римская империя