Алкиной - Роман Львович Шмараков

какую-то магистратуру, под чужим именем. Потом, однако, Соран отстал и от него, словно отягченный язвой недоверия ко всему живому, и жил где-то в Азии, когда был захвачен в плен Варием, а потом достался Лукуллу, разбившему Вария у лемносских берегов. Лукулл много слышал о нем и был удивлен, что этот человек, обнаруженный им у жертвенника Филоктету, доныне избегает наиболее тяжких следствий своей славы. Он приблизил его и полюбил его общество; Соран нашел в нем покровителя, слишком ленивого, чтобы причинять зло без важной причины, и слишком честолюбивого, чтобы быть мелочным. С Лукуллом Соран повидал и осаду Темискиры, где в подземных ходах летали тучи пчел, выпущенных осажденными, и взятие Синопы, и эфесские празднества; с ним торжествовал победы над армянами и оказался под стенами Нисибиса. Встревоженный солдатской строптивостью, Лукулл хотел взять крепость скорее, чтобы солдаты хотя бы любили его счастье, если не страшились его строгости, но осада затянулась; горожане стойко сопротивлялись, руководимые искусным Каллимахом. Однажды вечером Лукулл, устроив трапезу для друзей, затянул ее дольше обычного, как вдруг снаружи раздался громкий голос, призывавший его по имени. Выйдя из шатра, он увидел фигуру выше человеческой, с прекрасным лицом; призрак, еще раз окликнув его, молвил, что он гений Римской державы и что ему надобно сообщить Лукуллу втайне от остальных кое-что, клонящееся к его славе и общему благу, так пусть подойдет к нему и выслушает. Лукулл колебался; но тут Соран, вместе с прочими выбежавший вслед полководцу, сказал, обращаясь к призраку, что-де отчего бы ему самому не подойти к римскому магистрату и не поведать, что ему угодно; тогда тот, словно оскорбленный неучтивостью, покачнулся и рассыпался тучею мух. Подошедшая охрана с факелами осмотрела окрестность и доложила, что прямо перед тем местом, где стоял призрак, обнаружилась глубокая яма с тлеющим огнем. По общему мнению, персидские маги, призванные армянским царем, устроили это наваждение, чтобы погубить неприятельского полководца, и что Лукуллу, кроме привычного врага, предстоит при этой осаде переведаться с таким, могущество и хитрость коего ему неизвестны. После этого Лукулл начал полушутя заговаривать с Сораном о том, что ему, как никому другому, следовало бы принять на себя тяготы борьбы с нисибисскими колдунами, пока Соран не уразумел, что Лукулл самого себя убедил в его, Сорана, чудотворных способностях и вздумай он отказать, навлечет на себя неприязнь человека, в этом краю почти всесильного. Между тем многочисленные и сильные машины, построенные защитниками Нисибиса, день изо дня вредили римлянам и расстраивали их замыслы. Однажды, когда пущенный ими камень разбил осадную башню, построенную с тяжелыми издержками, и римляне в унынии отступали от стен, осажденные начали бить в сковороды и кастрюли, издеваясь над врагами, а женщины, забравшиеся на стену, без всякого смущения задирали подол, показывая отступающим срамные места. При этом зрелище Соран призвал Лукулла не терять мужества и не помышлять о снятии осады, ибо это – верный знак, что нисибисцы скоро покажут ему все сокровенные части своего города. Люди, от однообразных неудач готовые приветствовать любую перемену обстоятельств, поверили обещанию, забыв, что человек, его дающий, мало смыслит в вещах вне своего кабинета, и видя в Соране нечто вроде волшебной лани при полководце, приносящей ему распоряжения богов. В последующие дни, когда солдаты впадали в нежданный страх или, находясь в дозоре, видели дивные и грозные вещи, особенно на рассвете, когда персы приветствуют солнце земным поклоном, Соран оказывался рядом, рассевая страх, отгоняя наваждения и заставляя смеяться над чудовищами. Между тем он в тайне готовился поразить Нисибис, обратившись к великому имени, силы коего дотоле избегал. Исподволь вплетая его в свою речь, Соран надеялся достичь большего, чем римские полки и осадные машины.

Однажды в полдень к одним из ворот Нисибиса подошел большой воз сена. Римляне давно не показывались вне лагеря, и осажденные осмелели. Ворота открыли, и возница готовился въехать, но тут стражу и солдат, оказавшихся поблизости, охватило удивительное безумие. Каждый решил, что на этом возу сейчас въезжает именно то, что ему надобно больше всего в жизни. Все кинулись к сену, отшвырнув возницу, и прыгнули в глубину; один искал денег, другой красивого оружия, третий женской любви, четвертый тишины и обеспеченной старости; они кусали сено и сшибались лбами. Общий вопль поднялся над возом, стражники били друг друга с размаху; то один, то другой хватался за оружие. Сбегались уже с соседних улиц. Воз стоял посреди ворот, не давая их задвинуть. Тут стройно выступили из лагеря римляне, предупрежденные Сораном: они влились в отпертые ворота, убивая одержимых, и растеклись по нисибисским улицам. Начались обычные ужасы, сопровождающие взятие города. Соран поздравлял Лукулла.

Рассказав изумленному Леандру, как Валерий Соран, обуздавший великое имя, сделался начальником риторского могущества, я сообщаю, что искусство это, не пропавшее, но в строгой тайне хранимое, доныне имеет блистательных мастеров, средь коих первый – наставник наш Филаммон, а мы, его ученики, избраны в это путешествие, чтобы помочь против персов; каждый из нас причастен этой силе, в меру дарований и усердия, а меж ними я не последний: теперь, если он хочет помочь нам (а он, вижу, хочет), пусть, когда я о том попрошу, предоставит в мое распоряжение свою комнату на целую ночь, которую я проведу там за произнесением неких тайных речей, и пусть не спрашивает, почему для этого надобен именно его дом: на то есть важные причины. Засим я оставил его, уповая, что был достаточно грозен: боязно мне было, что он опомнится и передумает, а впрочем, так я затронул в нем и любопытство, и страх, и любовь к отчизне, что, думаю, мало бы кто устоял.

VII

Между тем персы машинами, взятыми в разоренной Сингаре, много нам вредили; камни залетали и в город, крыши просаживали, убивали людей и скотину на улицах. Я вновь свиделся с Леандром, которого не уставал морочить своим колдовским искусством, а он рассказал, как в расположении Превенторов обнаружился подозрительный человек, которого приметили, что он ходит праздно и делает встречным вопросы, а сам отвечает сбивчиво; его схватили и привели к препозиту; как он не мог объяснить, какой он части и где стоит, пригрозили ему пыткой, тогда он с перепугу объявил истину: он-де, служа в римских войсках, после Сингары перебежал к персам, видя, что с ними счастье, а к тому же боясь наказания за какой-то проступок; там женился и родил детей; убедившись в его честности, начали посылать его лазутчиком в наши города и крепости, и он всюду ходил