Алкиной - Роман Львович Шмараков

Тут забила во мне целая Иппокрена раздосадованного красноречия. Я сказал ему, что глубокие реки текут тихо; что человек недалекий увлекается пышными выдумками тщеславия, но проницательный над ними смеется; что если он хочет увидеть подлинную силу и могущество, какими одарены риторы, пускай забудет о конях и колесницах и пойдет со мною, куда я укажу. – Знаешь ли ты о Валерии Соране? – Он признается, что и имени такого не слыхал. Тогда я, с искренним негодованием: – Вот, – говорю, – как скудна наша слава и неблагодарна память! человека, на которого одного тебе надо бы надеяться, ты не знаешь. А ведь именно в ваших краях, под стенами Нисибиса, впервые показана была сила, которая вас избавит, а нас прославит. – Скажи, пожалуйста, о какой это силе ты говоришь? неужели вы, только из школы вышедшие, считаете себя сильней персидской конницы, башен и слонов? – Вот персидский царь: зачем, скажи, он магов с собой возит? Из почтения, что они предсказали его рождение, испробовав сперва свою догадливость на жеребой кобылице? Ходят ли они в бой, бодрые и жадные, радуясь встретить врага; рыщут ли в поле, как голодные волки; возвращаются ли и сидят у костра, говоря друг другу: «Славный был день, я убил того и этого; рука прилипла к мечу; завтра пустимся вновь»? Нет, ничего этого они не делают; так на что они здесь и отчего таким окружены благоговеньем? – Думаю, они волшебники. – А что такое, милый мой, волшебники? превращают посохи в змей, а оглобли в яблони, пока ярмарка не кончится? Нет, тут дело серьезное. Дай-ка я тебе расскажу о Валерии Соране, отце нашего ремесла и нашей славы виновнике.

Когда в Аскуле были убиты раздраженною толпою Сервилий и Фонтей и стало ясно, что скрывать от римлян долго таившееся ожесточение италиков уже невозможно, Валерий Соран жил безвыходно у себя на родине, негодуя из-за обид, причиненных в Риме, но не выказывая желания стать на сторону восставших. К нему отправлено было посольство, представившее ему народные неудовольствия, быстрые победы союзников, растерянность врагов, славу общего поборника, презрение, ожидающее малодушного; к сему прибавлены были похвалы человеку, украшающему италийскую ученость, и надежды, что раченье затворника он посвятит делу справедливости. Соран не отвечал, сомнительно качая головою. Тогда вышел вперед Т. Бетуций Бар, муж красноречивый, проницательный, вкрадчивый, и сказал, что если лета склоняют Валерия к осторожности, он может оказать великую услугу восставшим, не выходя из своих покоев; что его ученые труды важнее целого полка, собранного в самнитских или марсийских землях; что ему довольно открыть тайное имя Рима, чтобы решить исход войны. Известно, что римляне, осадив город, взывали к его божествам с просьбою уйти, поселив в народе боязнь и беспамятство, и обещаньем, если боги их послушают, устроить для них в своем краю храмы и игры; оттого сами римляне ревниво стерегли и латинское имя своего города, и имя божественного покровителя. Удивленный Соран обещал обдумать предложение. Послы отбыли. Соран долго раздумывал: гневливость богов, злопамятство неутомимых римлян отпугивали от предложенного предприятия; но честолюбие, обиды, любопытство увещевали сильнее. Он взялся за дело. Время от времени приходили к нему новые послы, их настояния были все отчаяннее; он отвечал, что еще не готов. К тому времени, как Аскул пал, сокрушенный не столько искусством полководца, сколько распрями защитников, Валерий Соран почти был уверен, что тайное имя Рима теперь ему ведомо.

– Откуда же он взял его? – спросил Леандр.

– Ты же слышал, как нашли гробницу царя Нумы? За сто лет до того, как Валерий Соран взялся за свои разыскания, один пахарь, проходя плугом у подножия Яникула, выкорчевал каменный гроб, где обнаружились книги жреческие и философские, проложенные листьями лимона, чтобы червь их не тронул, а кроме них, ничего в гробу не было. Претор Петилий доложил о них сенату, и предписано было их сжечь, коль скоро сам Нума рассудил за благо не обнародовать их содержание, но погрести вместе с собою; их и сожгли, но, как можно полагать, не все или же с промедлением, благодаря которому люди, неравнодушные к учености и вооруженные деньгами, умели на время получить эти книги от тех, кому поручено было их сторожить, и сделали списки; так вышло, что мудрость человека, беседовавшего с богами и ходившего стезями, после него заброшенными, не была уничтожена, но сохранилась, хотя в безвестности. Валерий добыл эти книги и умел понять учения, в них заключенные, преодолев последнюю и самую крепкую из преград: изобретательность человека, пожелавшего, чтоб его знания достались лишь достойному, и окружившего их гортинским сплетеньем тупиков.

Когда отпадение обольщенных этрусков и жестокие успехи Суллы решили судьбу восстания, Соран оказался в положении корабела, выбравшегося на чуждый берег с драгоценным ларцом в руках. Он обладал сокровищем, способным его погубить, и приходил в ужас при мысли, что еще живы люди, знающие, какую просьбу он выслушал и не отверг. Он перебрался на Сицилию, где были у него друзья, и прожил во тьме несколько лет.

Неправы те, кто утверждает, что Помпей, изгнав из Сицилии Перперну и взявшись за восстановление крепостей, по случайности встретил Сорана и, любезным обращением снискав его доверие, вызнал все, что тот успел совершить во время войны, а потом велел его казнить. Случилось не так, однако ж не по великодушию Помпея, но по редкой для него неудаче. В то время как он забавлялся с Сораном, будто кот с мышонком, ему пришло приказание Суллы отплыть в Африку. Помпей взял Сорана с собой, рассчитывая покончить с ним в глуши; но, высадившись в Утике, он претерпел самое нелепое из бедствий, когда его солдаты, прослышав, что вся эта земля полна кладов, зарытых карфагенянами в военную пору, пустились их искать, охваченные общим неистовством, и много дней подряд Помпей лишь наблюдал, как на равнине, наводненной безумцами, каждый ком земли переворачивают и в каждую кротовину погружаются неутомимые руки. В эту-то пору, когда тысячи людей искали счастья там, где его никто для них не оставил, а полководец тщетно представлял им, что если им нужен ход под землю, в ближайшей битве они будут избавлены от необходимости рыть свой собственный, Валерий Соран улучил возможность сбежать.

Долгое время прибежище ему давал его сын; однажды, говорят, он даже путешествовал в свите сына, отправлявшего