Глина и кости. Судебная художница о черепах, убийствах и работе в ФБР - Элизабет Бэйли

Когда старший по должности говорит вам, что делать, его слова не оспаривают. Но мне не хотелось сидеть у себя в номере без дела.

– А мне обязательно уезжать? – спросила я. – Я бы лучше осталась и помогла, если вы не против.

– Конечно, не против. Оставайтесь, – сказал он и обвел глазами офис, а потом распорядился: – Идите к аналитикам и посмотрите, не надо ли им чем-нибудь помочь.

С этого момента я была занята по горло – как и все остальные. Моя работа не имела отношения к судебному ИЗО, но я не возражала. Я была в эпицентре событий и воочию видела, как проводится масштабное расследование. Я находилась в командном зале вместе с аналитиками из разведки и выполняла их поручения, чтобы они могли заниматься более важными вещами.

Все, что им удавалось узнать, аналитики записывали маркером на ватманских листах, которые затем клеили на стену, чтобы в любой момент агент, заглянув в зал, мог ознакомиться со всей собранной информацией. Я ненавижу ссылаться на телешоу в таких серьезных вопросах, но стены зала выглядели в точности как в полицейских сериалах. Фотографии подозреваемых с именами и кличками, схемы, связывающие одного подозреваемого с другим, карты прилегающих районов с булавками, отмечающими некоторые улицы, списки – где находится каждая команда. Все выглядело предельно просто, но это помогало. В дверь постоянно врывались агенты, уперев руки в бока, рассматривали стены, потом кивали и выходили.

По мере поступления новых сведений одни строки вычеркивались, а другие добавлялись. Очень быстро листы становились нечитаемыми, тогда надо было взять новый ватман и переписать на него текущие данные. Аналитики поручили делать это мне; я переписывала информацию и клеила на стену новый лист. Он опять заполнялся, и все повторялось с начала.

Рабочее пространство ФБР в посольстве охватывало несколько этажей и множество кабинетов, но наши «Блэкберри» ловили не везде. Зачастую приходилось стоять в определенном углу определенной комнаты, прижавшись к окну, чтобы поймать сигнал. Посольство напоминало растревоженный улей, где люди в буквальном смысле летали по коридорам и лестницам, не дожидаясь лифта. Когда аналитик не мог дозвониться до человека, с которым ему надо было поговорить, он поручал мне сбегать наверх и вызвать его; я же передавала сообщения, потому что никто не сидел за своим столом, где давно надрывался телефон. Пригодились мои давным-давно полученные навыки делопроизводителя.

– Ты знаешь Excel? Отлично, тогда добавь вот эту новую строку, сделай пятнадцать копий и разложи все по папкам, ладно?

– Эй, Лиза, страницы с шестнадцатой по двадцать пятую надо переделать, но все уже сброшюровали. Можешь распечатать их заново и вложить в брошюры, старые уничтожить, а новые принести в зал для совещаний через час?

Единственное задание, отдаленно связанное с графикой, касалось презентаций в PowerPoint. Никогда в жизни я не была так занята, зато время проносилось с головокружительной скоростью. Двенадцатичасовой рабочий день пролетал в мгновение ока, мы возвращались в отель, ужинали в одном из ресторанчиков через дорогу, а с утра все повторялось.

Когда персонал ФБР разворачивает масштабную операцию вроде этой, ее начальник получает полную информацию от своего командования. Ежедневно проводятся брифинги, чтобы все сотрудники были в курсе оперативных мероприятий. Информация распространяется сверху вниз по всей командной пирамиде, и люди знают, что им делать.

Но даже сейчас, в двух тысячах миль от Куантико, я не могла отделаться от Фрэнка, который засыпал мой «Блэкберри» сообщениями вроде: «Чем ты занимаешься? Почему ты до сих пор там?» Каждый раз мне приходилось отрываться от работы, находить уголок, где проходил сигнал, и пытаться объяснить, чем я занимаюсь, причем так, чтобы не выдать ничего секретного. Аналитики и агенты это заметили и стали сердито спрашивать:

– Что такое с твоим боссом? Он что, не понимает, что ты занята?

На третий день Джулиан, руководитель команды ФБР, взорвался:

– Кто твой начальник отдела?

Боже, он собирался позвонить мистеру Бину и заставить Фрэнка заткнуться! Именно это он и сделал. Я стояла с ним рядом, пока он звонил, и мне хотелось запрыгать на одной ножке. Наконец-то кто-то оценил мою работу по достоинству и встал на защиту моих интересов.

Но даже это не помогло. На следующий день, когда я разговаривала с атташе по правовым вопросам, телефон снова зазвонил. Я посмотрела на экран и тяжело вздохнула. Тогда атташе взял у меня «Блэкберри» и стремительно напечатал длинную отповедь, описав, чем именно я занимаюсь, таким начальственным тоном, что Фрэнк наверняка понял – этого парня лучше не сердить.

Время от времени у меня случались перерывы, и тогда я сидела в холле и рисовала. Фото Терри Уотсона были расклеены по всему офису ФБР – неудивительно, что я решила нарисовать его. Я не могла снять фотографию со стены, потому что кто-нибудь непременно бы это заметил, поэтому я просто села напротив самой большой и принялась за дело. Я не хотела, чтобы на меня обращали внимание, мне просто хотелось попрактиковаться, чтобы не потерять хватку.

Честно говоря, я даже не замахивалась на портрет. Конечно, я рисовала лица на фотороботах, но мой «образец» находился у свидетеля в голове, и передо мной не было «модели», чтобы ее изобразить. Добиться портретного сходства очень нелегко. Все черты могут быть нарисованы верно, но, если что-то в лице окажется чуть выше или чуть ниже, чуть шире или чуть уже, оно выйдет непохожим. Как выразился Джон Сингер Сарджент, один из величайших художников своего времени: «Портрет – это картина, на которой с губами что-то не так».

Я не хотела, чтобы на мою работу смотрели, потому что рисовала исключительно с целью занять время. Но была и еще причина, которая преследовала меня с ранних лет. Хотя я унаследовала от мамы ее художественный талант, вместе с ним мне досталось кое-что другое: неуверенность и неспособность погрузиться в творчество ради творчества.

Создавать что-то для себя, без поставленных сроков и без технического задания? Что-то только мое? Это было самое трудное. Все годы, что я работала в Хопкинсе, а теперь в ФБР, я не чувствовала себя художницей. Перед этим словом всегда было прилагательное.

Однодневная командировка растянулась больше чем на неделю. Атташе по правовым вопросам хотел, чтобы я оставалась и дальше, на случай если еще понадоблюсь, и меня это полностью устраивало. Я все время была занята и делала важное дело.

Как-то раз за ланчем на другом конце стола всплыл вопрос вакцинации. Я навострила уши.

– Нас должны были вакцинировать перед отправкой сюда? – спросила я.

Кто-то, откашлявшись, ответил:

– Ну да. Самой собой.