Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

за это ответственность вплоть до уголовной, стали массово гнать самогон, выросла с 7850 тыс. тонн в 1985-м до 9415 тыс. в 1987 году. Для изготовления браги на фоне возникшего дефицита дрожжей использовалась томатная паста — это из личного опыта автора. Помимо широкого общественного недовольства, антиалкогольная кампания имела и другие не запланированные социальные последствия (как, кстати, и сухой закон, действовавший в США с 1920 по 1933 год) в виде расширения незаконной торговли из-под полы, обновления и роста теневых структур в торговле, а также усвоения паттернов незаконного поведения массой обычных граждан.

Борьба с алкоголизмом сама собой сошла на нет примерно к 90-му году, когда в кооперативных магазинах и ларьках появился первый завозной алкоголь. Отдельная статья в «Википедии», посвященная спирту «Рояль», относит его появление в бывшем СССР к 1992 году, но я хорошо помню связанную с ним историю 1991 года (подробности оставляю для других книжек).

Полоса газеты «Советская культура» с постановлением ЦК КПСС о борьбе с пьянством и алкоголизмом

18 мая 1985

[Из открытых источников]

Однако в первые годы правления Горбачева, кроме антиалкогольной кампании, было совершено еще несколько сопоставимых с ней по масштабу и глупости телодвижений отнюдь не в сторону рынка.

2 мая 1986 года было принято широко разрекламированное постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «О мерах по коренному повышению качества», главной идеей которого было введение института госприемки. Для работы в этой структуре пришлось обучить или переобучить 70 тыс. человек. По мере движения к рынку, начиная с 1988 года, госприемка умерла сама собой, не успев даже дать заметные коррупционные всходы.

Продолжение политики «планового распределения» иногда приобретало экзотическую форму. Так, секретарь ЦК Александра Бирюкова, курировавшая легкую промышленность, вспоминает, как выпросила у Горбачева для этой отрасли 20 млрд руб. инвестиций: сначала он не соглашался, но, когда она сказала, что у нее как раз день рождения, распорядился выделить.

Наиболее последовательно Горбачев шел в направлении, обратном рынку, как ни удивительно, в сфере сельского хозяйства, которое знал лучше всего. Он решил реализовать тот недостающий пункт брежневской Продовольственной программы, от которого отказался в обмен на подпись Тихонова (см. главу 11): в ноябре 1985 года постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР был образован Государственный агропромышленный комитет (Госагропром), в который были объединены пять прежних министерств и многочисленные ведомства.

Эта чисто административная реформа прямо противоречила идеям большей самостоятельности предприятий, которые одновременно обсуждались в окружении Горбачева. В 1989 году Госагропром умер, но никто этого даже не заметил, так как в это время, после принятия в мае 1988 года закона «О кооперации», в СССР буквально откуда ни возьмись появились продукты — только по совсем другим, кооперативным, ценам.

Положение спасло то, что в сентябре 1987 года ЦК и Совмин приняли постановление «О дополнительных мерах по развитию личных подсобных хозяйств…», раздача земельных участков в пользование стала более массовой, были сняты и ограничения на продажу гражданам строительных материалов. Одновременно было принято решение, позволявшее колхозам и совхозам продавать по свободным ценам сверхплановую продукцию в размере до 30 % общего объема. Но где 30 %, там и половина (лучшая), и как вообще определить на прилавке, откуда что взялось?

В 1989 году на колхозных рынках (все рынки в дополнение к собственному названию, отсылавшему обычно к местоположению, имели добавление «колхозный») появились не только натуральные и несложно переработанные продовольственные товары, но и знаменитые в те годы «вареные» джинсы, которые даже не стыдно было носить. Эти джинсы, майки с напечатанными на них изображениями и непонятными надписями на английском языке, а также пластиковые пакеты «Marlboro», которые советский Минлегпром почему-то так никогда и не сумел произвести, зримо свидетельствовали, что наступили какие-то другие времена.

При этом продолжало действовать и принятое 22 июля 1986 года постановление Совмина «О мерах по усилению борьбы с нетрудовыми доходами», не только сохранялась, но и применялась уголовная статья о спекуляции, и слова, произносимые Горбачевым с официальных трибун, в основном оставались теми же: о социалистическом выборе, от которого «мы не откажемся».

«Связанные одной цепью»

В своей последней работе «Понять перестройку, отстоять новое мышление», опубликованной в журнале «Россия в глобальной политике» в августе 2021-го и изданной отдельной брошюрой (с комментариями других авторов) в 2022 году, Горбачев подтверждает: «Задача политической реформы сначала не ставилась», осознание ее необходимости пришло где-то в 1987 году.

«На первых порах преобразования могли быть направлены только на совершенствование существующей системы и проводиться в ее рамках, — пишет Горбачев. — Резкий разрыв с существующей „формулой власти“, политическим языком и традициями был невозможен. К этому было не готово подавляющее большинство общества, к этому не были готовы сторонники перемен, в том числе те, кто впоследствии перешел на самые радикальные позиции».

Горбачев признает некоторые собственные ошибки, в частности опоздание с реформой цен, которую надо было проводить на пике популярности в 1988 году, но только сильно постфактум. В течение того периода, когда он оставался у власти, Горбачев публично не признавал даже ошибочность антиалкогольной кампании, не говоря уже о безнадежной попытке спасти крупную промышленность, вместо того чтобы направлять инвестиции в то, что позже станет называться заимствованным (поскольку в СССР такого просто не могло быть) словом «стартап». Сами собой тихо умерли и госприемка, и Госагропром — не было никаких специальных постановлений и траурных мероприятий.

В течение как минимум первых двух лет Горбачев, пытаясь вытащить «всю цепь» советской экономики, хватался не за те ее звенья, которые позволяли бы это сделать. При этом он еще и объяснял всем, что вот-де сейчас мы еще чуть поднажмем, бросим пьянствовать и построим, наконец, какой-то правильный социализм. Назвать это самоуверенностью было бы слишком просто, хотя, конечно, и не без этого. Но в «мешке знания», который он получил одновременно с атрибутами власти, хранился только синдром ложного знания, подкрепленный 70 годами советской ненормальности.

Понимание сложности задачи приходило по мере того, как одно решение за другим еще больше ухудшало ситуацию в экономике, а постепенно расширявшаяся гласность (как свойство открытости, внутренне присущее самому Горбачеву) делала эти ошибки все более очевидными и формировала недовольство его действиями. Но слов «частная собственность» без дополнительных определений (трудовая, ограниченная и т. п.) Горбачев так и не произнес.

Советская экономика явно замедлилась. Ускорилась внезапно появившаяся и быстро растущая та ее часть, которая была связана с частным сектором. Но он по-прежнему не поддерживался в официальной риторике, не говоря уже о большинстве населения. Хотя эти новые русские уже называли себя бизнесменами (в 1990