Морские истории - Иван Степанович Исаков

Я встал и спросил разрешения выйти и подняться на мостик.

— А разве происходит что-либо необычное, требующее вашего вмешательства?

— Никак нет! Обычный поворот!..

— Ну тогда нечего вам уходить... Садитесь!.. Вы должны дослушать эту историю, ...тем более что на мостике «есть капитан, а адмиралов там не надо».

Кое-кто был готов улыбнуться по поводу шутливою оборота наркома, но, заметив неподвижное и серьезное лицо Лахути, все затихли.

После короткой паузы, смотря в глаза маршала, с искренней почтительностью поэт произнес.

— Ваше слово для меня закон, приказ... Но я прошу разрешения не передавать ни свой бейт, ни Эмира Хосрова, а позволить мне рассказать один из эпизодов плавания моего корабля, когда я впервые понял внутренний смысл стиха о капитане и боге. В ту ночь я навсегда нашел для себя первого и окончательно потерял второго.

— Ну конечно! Рассказывайте!

— В 1908 году реакционеры становились все наглее и наглее. В Тегеране заговорили пушки. Мохамед Алишах подверг бомбардировке здание меджлиса. Вооруженные только винтовками, революционеры защищали до последнего эту цитадель свободы и демократии.

Неизбежным оказалось то, что временно пушки одержали победу, но революция не была разгромлена и снова вспыхнула в Тавризе и в Реште, где движение возглавил Саттархан.

Вместе с другими ушедшими в подполье я направился в Решт, но по дороге мы попали в окружение шахского отряда. Пытавшиеся оказать сопротивление были убиты на месте, а уцелевшие доставлены в город Керей и заточены в темной, зловонной конюшне со скользким от грязи полом, на котором вынуждены были лежать около двухсот человек.

Когда люди умирали, их трупы не убирались неделями. Однажды мне показалось, что слышу голос часового, поющего курдскую песнь, а я знал курдский язык и обычаи, поскольку моя мать происходила из курдского племени. Я подхватил мотив. Часовой вошел и заговорил.

— Из какого источника утоляли вы свою жажду?

— Из источника, который никогда не темнеет, — отвечал я в традиционной курдской манере.

В ту же ночь курдский солдат помог мне бежать. Пришлось пробираться через заснеженные горные перевалы, по уединенным тропинкам, поддерживая жизнь кореньями, вырытыми из-под снега.

Не все оказалось благополучным в рядах рештских революционеров. Агенты-провокаторы разжигали национальную рознь среди азербайджанцев, персов и армян. Несмотря на все трудности, при поддержке других я все же продолжал бороться за объединение демократических сил.

Решено было пробраться дальше на восток, чтобы использовать возможности друзей, имевших подпольную типографию в Тегеране. Однако выполнение этой задачи было сопряжено с огромным риском, так как все дороги, перекрестки и мосты были блокированы караулами реакции.

И вот однажды, уже в темноте звездной, но безлунной ночи, я подползаю по обочине к большому каменному мосту в виде огромной арки, перекинутой через Сефид-Руд. Другого пути поблизости не было из-за значительной глубины реки.

Два аскера, вооруженные винтовками, валялись на откосе с южной стороны подъездной насыпи, — по-видимому, они старались болтовней разогнать сонливое состояние. Одна надежда, вернее, один шанс оставался на вероятность того, что все-таки сон победит их рвение к службе. Поэтому, используя журчание реки под мостом, гулко отдававшееся из-под свода древнего сооружения, я, держа в руках свои бабуши, подполз вдоль насыпи, но с северной ее стороны и приник в сухой траве, прижимаясь к земле. Так случилось, что я стал третьим членом этой компании, слушая их разглагольствования, однако сам оставаясь без права голоса.

Спокойная тишина чудесной ночи, осененная редкими, но очень яркими и лучистыми звездами, под верещание перекликающихся цикад располагала к спокойной тишине в душе, к мечтательности и философскому созерцанию красоты, созданной природой для счастья людей, и не менее замечательного творения, возведенного руками наших предков. Однако у аскеров оказались свои, более злободневные заботы, и, как ни странно, разговор шел о моей скромной особе.

Впрочем, в этом была своя логика.

Очевидно, доносчики реакции отметили мое исчезновение из окрестностей Решта, почему наблюдение за передвигающимися на восток было не только усилено, но и целеустремлено.

— А верно говорят, что у этого керманшахского шайтана две головы... одна над другой? И если верно, то за какую из них назначена награда в несколько тысяч туманов?

— Дурень!.. Не слушай детские сказки, которые выдумывают свинячьи сыны. Никакой второй головы у него нет... А вот что он может ловить рукой выпущенные в него пули — это я знаю от такого надежного человека, как будто сам видел!

— Валла?!

По-видимому, интонация сомнения в голосе подчаска не понравилась старшему в карауле.

— Валла! Валла!.. — с издевкой произнес он и раздраженно добавил: — Иначе как бы он уцелел за столько лет поисков, погони, арестов и стрельб?.. Шевелить мозгами надо!

— На все воля аллаха! — примирительно отозвался младший, — только я сомневался, как же это так получается, что сын простого башмачника из Керманшаха может столько лет ворочать большими делами, выступать против шаха и его войск с пушками, командовать отрядами головорезов?.. Вот я и решил, что человек с обыкновенной головой не может так досаждать, что казна назначает за нее громадную кучу денег».

И тут я подумал, как хорошо, что в данный момент их аллах спит или повернулся спиной к своим сыновьям. Воображаю, в какой бы экстаз пришли они, если б узнали, что большая груда золотых монет находится тут же, рядом через дорогу, на расстоянии каких-нибудь двадцати или тридцати локтей?

Но сон может надоесть даже всевышнему... и, как бы в ответ на мои мысли, с противоположной стороны моста раздались звуки чуть слышных, как бы колеблющихся шагов, постепенно перешедших в звонкий стук бабушей на деревянных каблуках.

Навстречу горланившим от страха и щелкающим затворами аскерам показался жалкий силуэт закутанной женщины с маленьким узелком, которая шла испуганно, настороженно и покачивалась от усталости.

Не буду повторять грязных слов из отцовских назиданий на тему о том, что «порядочная женщина по ночам не должна шляться одна по дорогам».

Воспользовавшись суетой, я заскользил вниз и присел на корточки под мостом, основания арки которого опирались на своеобразный каменный фундамент, узкой террасой выдававшийся над водой, защищая концы арки от размыва.

Боковые контрафорсы, ограничивавшие земляную насыпь, создавали под мостом беспросветный мрак. Место здесь было загажено, но зато совершенно укрыто от наблюдения с дороги и моста. Только бессвязное лопотание струи, омывающей основания моста и журчащей в его трещинах и швах, как бы говорило о существовании уголка чистой жизни в этом царстве темноты, грязи и зловония.

В последующем то, что произошло,