Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

чистого золота с драгоценными камнями. В санузле обнаружилась ванна нескромных размеров, куда мы тут же набрали горячей воды, набухали шампуня и улеглись млеть в пену. Я прислонился спиной к тёплому высокому бортику, подложив под шею и затылок свёрнутое полотенце, коих тут обнаружилось несчитанное количество. Энджи устроила затылок у меня на груди, положив локти мне на бёдра.

— Ося нас сюда нарочно привёз? — спросила она, глядя на меня в зеркало, что занимало почти всю противоположную стену. Себя она в нём вряд ли видела — низко лежала. А я подумал, что к новой её стрижке почти привык. Но старая была лучше. Тьфу ты, опять эти фразы-рикошеты от стариков-разбойников!

— Ося — вряд ли. А вот хозяин здешний — вполне, — ответил я. Вдохнув её запах. Аромат малины после бани никуда не делся.

— И что будет дальше? — умение задавать такие вопросы — это талант, конечно.

— Сентябрь, — с полной уверенностью ответил я. А что? Какой вопрос — такой и ответ.

— Блин, Аспид, ты же знаешь, что я не об этом! — она опасно качнулась, едва не соскользнув вниз, в белую пену, под воду. Удержал её, обняв, сплетя руки перед собой.

— Ты первый раз меня так назвала, — удивился я.

— Тебе не нравится? Я тогда не буду больше, — на лице её будто бы испуг даже промелькнул.

— Нет, нормально. Даже как-то привыкать уже начинаю, — я потёрся подбородком о тёмную макушку. Энджи сперва замерла, а потом как-то неуловимо не то потянулась, не то выгнулась, словно кошка, которую гладил на подоконнике тёплый солнечный луч. Даже пальцы на показавшейся из пены ступне растопырила-вытянула точно так же…

Разбудило нас Солнце. Фальшивое, но очень похожее. Не знаю, как это получилось, но задёрнутые вчера шторы над плазмой оказались раздвинутыми, и с экрана на нас падали яркие и будто бы даже тёплые солнечные лучи. Вставать не хотелось ни в какую. Пожалуй, будь моя воля, я бы заперся в этом «нумере» на пару недель, а то и больше. И пусть все чёрные мира ходят тоскливо по болотам, уныло завывая в ночи: «А Аспид выйдет?».

Притворявшаяся спящей, Энджи хихикнула, потёрлась носом мне о плечо и крепко обняла, звонко чмокнув в щёку. Если это не доброе утро — то я не знаю, что ещё больше заслуживает этого гордого названия.

В ванную направились хором, как давно женатые. Неожиданный опыт, конечно. И никто не говорил мне: «не смотри на меня, когда я чищу зубы — у меня лицо некрасивое!». Потому что по мне было отчётливо понятно — это лицо всегда будет для меня самым красивым. А возможность наблюдать за тем, как, напевая себе под нос, моет голову любимая женщина — это отдельная неописуемая благодать. Всё-таки быстро мы, дураки двуногие, к хорошему привыкаем. Всего второй день кряду, как никто не пытался убить ни нас, ни наших близких — и уже в голове романтические глупости, глаз игрив и влажен, и к завтраку торопиться никакой охоты.

Предсказуемо, за стол мы садились последними, под понимающими взглядами родни и друзей. Епископа, выглядевшего так, будто он всю ночь в лучшем случае дрова колол, я тоже как-то внутренне приписал к друзьям. Сергий, смотревшийся ничуть не лучше, цедил из высокого запотевшего стакана что-то мутное, судя по запаху — капустный рассол. Проходившей мимо Лине он подмигнул так, что на стул она упала, покраснев, как маков цвет, не зная, куда девать глаза. Вот странный народ — девчонки.

— Приятного аппетита вновь прибывшим, — культурно пожелал хозяин некультурно-хриплым голосом, дававшим понять, что дров он ночью не колол точно. А руки его, которые он без надобности от столешницы не отрывал, говорили, что они со старым другом скорее всего кур воровали. По крайней мере, дядя Сеня и батя всегда так говорили: «руки трясутся, как кур воровал!».

— Спасибо. Дед, вы хоть ложились? — уточнил я у Сергия, наваливая себе в тарелку глазунью и жареный бекон из огромной сковороды, что стояла перед нами на специальной жаровенке. Поглядывая с подозрением, как Энджи сыплет себе в миску какие-то царапающиеся ошмётки и заливает их чем-то молочно-кислым. Я такое есть не мог точно. При наличии яичницы с беконом — в особенности.

— Гульнули малёха, да, — задумчиво протянул красноглазый лесничий, отдышавшись после рассола. Судя по тому, что вчера на его рубахе была другая вышивка — не всё рассказал.

— А ну как сейчас Ося позовёт? — подначил я.

— Приду на зов! — он гордо выпятил грудь, выпрямив спину. И страдальчески поморщившись тут же.

— В баньку сходим, потом прогуляемся на воздухе — как новый будет ваш дед! — не очень убедительно предложил Степан.

— Опять казематами наружу выбираться? — при воспоминании о пчелиной матери у меня с вилки съехала яичница, а Сергий двумя руками вцепился в стакан, давая понять, что к таким прогулкам не готов.

— Зачем это? — искренне удивился епископ. — Бог с ней, с баней, никуда не денется, и так всегда под пара́ми стоит, хвала Земле-матушке. А входов-выходов у меня тут не счесть, сам сбился давно. Года не проходит, чтоб то не завалило какие, то новые не промыло. Тебя не смутило, что телевизор в комнате сильно больше был, чем та дверь, через которую ты сюда влез?

— Меня смутило ещё бальное зеркало в прихожей, — отбил подачу я.

— Во! Зрячий, гляди-ка? Ну и не строй тогда слепого-то из себя. После завтрака пройдёмся малость, а там, глядишь, и вправду позовут, заседатели-то наши присяжные, — кивнул он.

Когда все доели, отложив вилки-ложки, Устюжанин снова встал и трижды топнул. Тоже скривившись при этом. Видимо, «головка бо-бо» по утрам бывает и у эпических персонажей. После этого вновь сложил хитрую козюльку из пальцев и свистнул. Переливы на этот раз звучали как-то по-другому, но не менее громко. Павлик засмеялся, хлопая в ладоши. На Сергия было больно смотреть.

Ресторан-эстрада-подиум повернулся ко мне лесом, к заду — передом, как говорил один грузчик на строительном рынке. Двери, откуда мы только недавно вышли с Линой, оказались с другой стороны. А к открывшейся калиточке из лазурных вод озера поднялся новый мостик, на этот раз — тёмно-зелёный, с узорами в виде дуг и кругов, будто на малахите. Мы поднялись из-за стола, едва только остановилась плавучая платформа, и проследовали