Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

Зажав резец или шило в правой руке, Раж неразличимым движением кольнул острием в левую ладонь. И, сжав её в кулак над чашей-кубком, дождался, пока Степан не кивнул, показывая, что вода приняла достаточное количество крови.

Я принял инструмент у деда, так же вогнав его основание левого кулака. И так же дождался кивка епископа, на седьмой или восьмой капле.

Энджи брать в руки шило не стала, протянув мне руку и хлопнув ресницами, одновременно и доверчиво и решительно. Не придумав ничего умнее, я сдавил ей подушечку безымянного пальца и кольнул туда, как лаборантка в любом из пунктов приёма анализов. И так же потом, поглаживая палец по внутренней поверхности, нацедил рубиновых бусинок в кубок. Капли в воде вели себя необычно — снаружи, вроде бы чуть растворившись, окутались розоватыми облачками. В центре сохраняя насыщенный цвет и округлую форму. Казалось, присмотревшись, можно было на глаз отличить, кому из нас какая из капель принадлежала.

С Алиской всё произошло точно так же. А с Павликом — нет. Как и в тот раз, с Осиной, бледная от напряжения мама приготовилась было тыкать в сына раритетным инвентарём. Но тут от Оси и от Белого протянулись лучи к голове племянника. И если у нашего Древа лучик был еле различимый, как солнечный зайчик в вечерних сумерках, то от чешуйчатого ствола вдарило что-то, напоминавшее о прожекторах зениток в Великую отечественную: в луч поместился весь ребёнок целиком, ещё и матери досталось. Они замерли, будто выслушивая какие-то советы или указания. Потом сестрёнка присела на корточки, умостив сына на коленях, поддёрнув древним женским движением длинную рубаху. И кольнула ему левую ладошку. И он снова ни звука не издал, увлечённо глядя за происходящим, будто его вся эта суета не касалась никаким боком. Собрав в кубок положенные капли, Степан вскинул брови, переводя взгляд с Павлика на Перводрево. Я заглянул в чашу, когда он проходил мимо нас с Линой. Вода окрасилась в бледно-розовый, но яркие алые бусины по-прежнему сохраняли форму. При этом будто двигались по кругу, как в водовороте над вынутой пробкой в ванной. Только пробки конструкция кубка не предусматривала. Так же, как всё то, что я знал о физике — призрачного свечения, поднимавшегося над поверхностью кружащейся розовой воды. Казалось, что жидкость в чаше начинала кипеть, оставаясь при этом холодной. Но легкий парок, напоминавший цветом яблоневые лепестки, видел каждый из нас.

Устюжанин обошёл ствол Перводрева, скрывшись за ним. И выйдя с другой стороны через пару минут. С пустой чашей. А я подумал о том, что после того, как с нами выйдет на прямую связь Белый, мы можем сгущёнкой и не отделаться. Вспомнив, как тянул её из банки на лавочке перед баней у Алексеича. И на крыльце избушки Сергия. Когда в глазах темнело, в ногах подрагивало, сердце пускалось в пляс, а по телу высыпа́ли крупные холодные капли пота. И ещё удивился, что у Лины с Алисой такого не было. И Павлик на ту «осиновую инициацию» будто бы вовсе внимания не обратил.

— Не тревожься, Странник, — никак не привыкну к тому, что они отвечают не то, что на не сказанные, а на недодуманные до конца вопросы. — Сил у каждого из вас достаточно для того, чтобы говорить и слышать так, как должно. Мои знания придут не сразу, как ты испытывал до этого. У тебя будет время, чтобы усвоить их, не потеряв себя.

— Я благодарю вас, гости. Наши взаимные дары помогут стать лучше каждому из нас, — торжественность и пафос в речи Перводрева могли бы показаться излишними. Но я был уверен — он не вкладывал в Речь ни того, ни другого. Просто темы и понятия, которыми оперировал, были пока значительно больше возможностей нашего теперешнего восприятия, поэтому и считывались с привычными ассоциациями: важность, статус, могущество.

— Буду рад видеть вас снова, если сами того захотите. Осина пробудет здесь ещё две луны, Серый. Потом ты сможешь забрать его и продолжить свою службу. Ты — верный друг, это редкость в любые времена, а сейчас и подавно. Не пугайся новых возможностей и сил сына, Алиса. Таких, как он, глупо мерить и ограничивать общими правилами. Боль притупится, Ангелина, но память останется навсегда. Я знаю, о чём говорю. Но научиться жить в мире с памятью — возможно. Твой путь — уникален, Ярослав. Так можно сказать о любом, конечно. Но твой — особенный. Я рад нашей встрече.

Речь Перводрева закончилась. Возможно, что-то было добавлено по «индивидуальным каналам», но с последней фразой мы все, кроме дедов, стали чуть растерянно переглядываться. Навалившаяся тишина внутри и снаружи настораживала. А Белый, будто древний дед-оракул, стоял молча и недвижно, не шевеля ни единой веточкой. Словно уснул. Или привычно задумался о невообразимо сложных вопросах бытия — одно другому не мешало.

Сергий поднялся от Осины, отряхнув подол рубахи. Хотя, кажется, необходимости в этом не было никакой — в подземной пещере чистота стояла стерильная. И пробурчал, не сводя глаз с чуть дрожавших круглых зелёных листочков:

— Ну, бывай тогда, Оська. Я рядом, если что. Хотя, с такой-то ямищи не дозовёшься. Коли не запретишь — загляну через пару дней?

— Заходите, о чём речь? Пращур сам приглашал. Присмотри, Серый, за Аспидом и Павлушкой. Пора, думаю, погонять их уже, — отозвался тот на «общей волне». Слово «погонять» не понравилось мне категорически.

— Давай, Вергилий, выводи нас взад, — без всякого удовольствия обратился Раж с епископу. По-прежнему не отводя взгляда от Осины.

— Айда за мной, гости дорогие, — опомнился Степан. Судя по глазам и позе, он получал какие-то финальные ценные указания от Перводрева, и фраза старого друга застала его врасплох. Но ориентировался он мгновенно. С таким-то опытом — не удивительно.

Мы вышли за пределы ограды висячих камней, и за границу кромлеха. Возле самого выхода Устюжанин обернулся и поклонился Белому до земли. Мы повторили его движение почти синхронно. Даже Павлик умудрился отвесить церемонный поклон, вися на руках у Алисы. Но это не выглядело ни забавно, ни шуточно. Он и вправду, кажется, сделал это с уважением и вежливостью. Нехарактерных для его возраста. И взгляд при этом имел крайне задумчивый.

Лифт, по кнопке которого в кабине Устюжанин опять отбил про «белую армию, чёрного барона»,