Кампанелла - Евгений Викторович Старшов

В свете утверждения Шеллера-Михайлова теория Штекли обретает определенный смысл: получается, он выгораживает нашего героя, пытается объяснить этот его неблаговидный поступок. Какова же тогда аргументация Шеллера? Он ссылается именно на кастельветерскую «Декларацию», подробно пересказывая ее, упоминая также еще о некоторых бумагах, в которых фра Томмазо пишет о намерении Ринальди расправиться с ним и клевете (это письма папе и королю 1606–1607 годов, вторая из двух «Защит» 1600–1601 годов, «Повествование» 1620 года и другое). Поскольку изложение или пересказ всегда могут иметь субъективный оттенок, остается лишь прибегнуть к документальному свидетельству – той самой «Декларации», которую Кампанелла написал в Кастельветере и передал прокурору Ксараве 10 сентября 1599 года, благо такая возможность есть. Она была обнаружена в 1882 году и, к прискорбию, бросает на нашего героя изрядную тень. Не отрицая существования заговора и своей осведомленности о нем (что было бы невозможно при наличии целого водопада показаний и вещественных улик, в частности собственноручных писем фра Томмазо, изъятых у Криспо и фра Паоло делла Гротериа), Кампанелла повел себя довольно малодушно и фактически переложил всю вину на сподвижников, пока что пребывавших в бегах. Однако нельзя при этом не отметить, что он не сообщил следствию чего-то нового, а все обвинения он прекрасно знал. Откуда? Да сам Ксарава, надеясь «припереть его к стенке», дал ему прочесть показания Пиццони и много чего прочего, возможно, и все доносы. Представляем читателям соответствующие отрывки, приведенные в работе Жана Делюмо. Узнав, что Ринальди ведет переговоры с турками, Кампанелла показал: «Я ему сказал, что он плохо поступил. Поскольку они неверные и враги, то не следует на них полагаться. Я был удивлен, что он по своей собственной инициативе зашел в этом деле так далеко. Он мне ответил, что связался с турками не для того, чтобы они обосновались в Калабрии, но чтобы получить от них помощь с моря, чтобы нагнать страх на противников, и турки ничего иного не хотят, как [только] торговать в этом королевстве. Я просто был ошеломлен, когда он показал мне письмо Мурата (старый османский флотоводец, незадолго до того нападавший на Калабрию, с которым велись переговоры о выкупе пленных. – Е. С.), написанное по-турецки, которое я не смог прочесть. Я сказал Маурицио: “Будь бдителен, турки не держат слова. Они говорят, что оставят нас свободными, только чтобы проникнуть сюда”… Приведенный в отчаяние его деянием, совершенным ни в соответствии с разумом, ни с религией, я принял решение разорвать с ним дружбу»[210].

Касательно Дионисио Кампанелла показал: «Поскольку он всегда был заодно с Маурицио, он начал проповедовать в Катандзаро восстание, воздвигнув [это] на основании моих пророчеств; чтобы привлечь больше народа на свою сторону, он утверждал, что в заговор вовлечены папа, кардинал Сан-Джорджо (племянник тогдашнего папы Климента VIII. – Е. С.), епископы Милето и Никастро, дон Лелио Орсини, сеньоры дель Туфо и все, кто, как ему казалось, были моими друзьями и близкими. Но я клянусь, что никогда ничего подобного не говорил»[211].

Что до себя самого, Кампанелла утверждал, что у него на стене висел потрет испанского короля, и, хоть Маурицио и Дионисио пытались вовлечь его в заговор, это было напрасно, ибо даже «отец мой говорил, что предпочитает видеть меня мертвым, нежели среди повстанцев, бунтовщиком среди бунтовщиков»[212]. Вот, собственно, и всё, добавить нечего. Возможно ли допустить, что Кампанелла был искренен в «Декларации» и всё так и было на самом деле? Вдохновенный теоретик, искренне морочивший людям головы и грезивший идеальной республикой, которого использовали и подставили?.. Вряд ли.

Этот неудобный момент в его биографии старались стушевать по-разному – то пропуская, то используя натяжки и оправдания, как Штекли, то противореча истине. Генкель вообще пишет, что Кампанелла не только никого не выдал, но даже впоследствии, сочиняя свои труды, намеренно избегал называть имена тех, кто еще был жив и оставался на свободе. И это тоже верно. Он мог писать о беседах с казненным инквизицией Пуччи, поведать об убийстве Дионисио янычаром в Константинополе – они были уже мертвы, и его писания не могли им навредить. Вот очередная загадка Кампанеллы, не первая и далеко не последняя. Но главное, что вскользь, не акцентируя внимания читателей, упоминает Шеллер-Михайлов и о том же пишет Делюмо: при возобновлении процесса в Неаполе, еще до всяких пыток, фра Томмазо отверг эти свои показания, как поступили и некоторые из его наиболее доблестных сотоварищей. Пытки не заставили его подтвердить свои прежние показания. К чему же восхвалять Ринальди, стойко перенесшего все пытки, но полностью «заложившего» сотоварищей под виселицей, то ли желая продлить жизнь, то ли боясь, что его душа попадет в ад?

Пока что заговорщики вскоре были переведены в Сквиллаче, где ими занялись более конкретно, предавая пыткам, тем более что хозяин тамошнего замка, Джеронимо дель Туфо, также был арестован за участие в заговоре (часть задержанных, включая Пиццони и Лауриану, была переведена в Монтелеоне и допрашивалась там). Признательные показания стали давать Криспо и Милери, затем, уличаемый сокамерниками Гальярдо, Коньей, Марраподи, Сантакроче и Адимари, под пытками заговорил Пизано. «Раскололся» Петроло. Епископ Сквиллаче попытался вмешаться в процесс дознания, недовольный тем, что испанцы увечат духовных лиц. Поэтому Ксарава предпочел перевести их в замок Джераче, именуемый в народе «Маркизой». Тамошний епископ, Винченцо Бонардо, видимо, внушал испанцам больше доверия, которое и оправдал, усердно помогая Спинелли и Ксараве в деле следствия, поскольку сам был в определенной степени замешан в подготовке восстания. По свидетельству Петроло, когда их вели, связанных попарно, живой цепью, Кампанелла заметил испанскому офицеру, говорившему что-то о смерти, что смерти нет, а есть только перемена бытия.

Совершить первое заклание жертв Ксарава решил в Катандзаро. Во-первых, символично, ибо там и намечалось главное выступление восставших, во-вторых, не так тревожно, как в Сквиллаче. И вот 27 сентября на рыночной площади Катандзаро были жестоко казнены привезенные туда Криспо и Милери: перед тем как их удавили, их колесовали и рвали тела щипцами, при этом они, к ярости испанцев, отреклись от своих показаний. Тела казненных были повешены за одну ногу, день спустя их трупы четвертовали, а головы вывесили в клетках над городскими воротами – частая практика в те времена, и увидеть можно было далеко не только головы… Имущество казненных было конфисковано, дома разрушены в назидание прочим обывателям. Кампанелла не зря именовал Ксараву чудовищем, это была объективная оценка деятельности испанского прокурора. Вот подлинные слова фра Томмазо, обращенные к нему (в оригинале