Гадюка - Биннур Шафак Нигиз

– Ты пьян, – сказала я, и слова острыми осколками вонзились в губы, распарывая кожу и пуская кровь. Он посмотрел на меня так, что мне на мгновение показалось, что он собирается стереть алые капли, чернила слов с моего подбородка и облизать пальцы. Как бы я ни старалась притвориться беспристрастной, мое сердце билось в груди быстрее, чем у голубки.

– Скажи мне, кто ты. – Крепче обхватив мои запястья, он прижал их к груди, и я вперила в него кроваво-карие глаза. – Покажи мне, какого демона ты прячешь за своей проклятой красотой.

Его слова беспощадно сыпались на меня, словно град пуль. Когда я посмотрела ему в глаза, у меня в голове раздался сигнал, который перерос в несмолкаемую сирену. Я не слышала, что он говорит, – видела лишь, как шевелятся его полные губы. Его голос доносился до меня словно через сотню световых лет. Его образ начал затуманиваться, я услышала выстрел, и в моем сознании завыл волк, корчась в агонии. Глядя Эфкену в глаза, я вспомнила заиндевевшую полную луну на небе. Все вокруг внезапно завертелось… Мое прерывистое дыхание и мелькающие в голове картинки; снежинки, прилипшие к длинной гриве черной лошади, мчавшейся по белому снегу; подернутая льдом полная луна, окрашивающая все вокруг в алый цвет; пламя, вздымающееся до небес…

Мое сознание сгорало в этом небесном пламени. Кровавая заиндевевшая луна пошла трещинами, а снега, падающего на огонь, становилось все больше и больше. Когда я почувствовала, что моя душа покидает тело, я уже не видела Эфкена. Я будто снова оказалась в том заснеженном лесу. В лесу, укрытом белоснежным покрывалом и освещенном синим светом – то ли утро, то ли ночь, то ли дело двигалось к рассвету. Заметив торчащие из снега надгробия, я почувствовала, как смертельный холод сковал мои босые ноги.

Тьма поселилась внутри меня, как дух, глаза перестали видеть, а сознание отключилось.

Моя душа была подобна нерожденному дитю тьмы.

Моя душа была мертвым плодом в утробе тьмы; она была черным молоком, текущим из груди черной скорбящей женщины. Моя душа была одиноким воином, самураем, прижимающим к груди катану, стоя у подножия горы на закате.

Моя душа была женщиной, на ногтях которой запеклась ее собственная кровь; она была операционным столом, на котором лежала женщина, чье выскобленное чрево напоминало растерзанный цветок. Моя душа – это белый свет, льющийся на пациента во время полостной операции.

Моя душа была эмоциями, которые наполняли и душили женщину; моя душа была прохладными водами реки, в которой топилась эта женщина, как будто ей мало духовной расправы. Моя душа была смертельной опухолью, поселившейся в мозгу; она была белой простыней, на которую падали обрезанные волосы ребенка; она была последней стадией рака.

Моя душа была молчаливой сиротой, вытирающей слезы о материнский саван.

Я не могла открыть глаза, несмотря на сильную боль, которая зарождалась где-то в шее и проникала в сознание. Мне казалось, что мое тело подвешено в воздухе, как марионетка, чьи руки и ноги свисают вниз; другой причины этой боли я найти не могла. Мне казалось, что я была куклой, которой кто-то выкрутил ноги и руки.

– Наверное, она потеряла сознание из-за болезни, – сказал знакомый голос, и я узнала его обладателя. У меня словно снова случилось дежавю. Это был Джейхун. Он прочистил горло. – Бедная. Может, нам стоит что-то предпринять, чтобы отыскать ее семью?

– Эта девушка утверждает, что ее семья живет в воображаемом городе под названием Стамбул, Джейхун, – сказал угрюмо Эфкен.

Когда я услышала его голос, недавние события разом нахлынули на меня, как будто кто-то плечом выбил дверь в мои воспоминания. То, как мы стояли на кухне, его близость, его пространные фразы, смысл которых я не понимала…

А потом я увидела… ужасные образы.

– Все выглядело очень странно.

Его слова внезапно стерли все мои воспоминания. Хотя я не могла открыть глаза, могла легко представить его позу и взгляд, как будто правда видела.

– Что ты имеешь в виду?

– Ее глаза закатились и побелели, как при эпилептическом припадке. Ее затрясло. – Задумчивый голос укоренился в моем сознании, словно дерево с толстым стволом, пронизанным сомнениями.

– Может, у нее и правда случился приступ эпилепсии или что-то в этом роде, – произнес Джейхун. – Могла ли она придумать город из-за болезни? Похоже на галлюцинации.

– Не думаю, – сказал Эфкен, и я почувствовала, что он нахмурился. – Я бы понял, если бы она играла в игры. Моя работа – проникать в сознание людей. Она верит, она всей душой верит в этот город и людей, которые ее там ждут.

Он верил мне. Женщина, похожая на меня как две капли воды, перевела взгляд с неба на меня, медленно шевельнула пальцами с длинными ногтями и торжествующе улыбнулась.

– Как Ибрагим, – с тревогой сказал Джейхун.

– Да. Прямо как он.

– Будем продолжать собирать информацию о Стамбуле?

На мгновение вопрос Джейхуна заставил меня задуматься. Они что, всерьез собирают информацию о Стамбуле?

– Я спрошу об этом Мустафу, – сказал Эфкен, и я отметила новое для себя имя. – Я серьезно воспринял Ибрагима и ни о чем не спрашивал Мустафу-баба, но точно знаю, что они с ним о чем-то беседовали. Думаю, Мустафа-баба что-то знает.

– Это затерянный город, очень сомнительный… – сказал Джейхун. – Почему ты до сих пор не расспросил Мустафу-баба?

– Мне было плевать на это, Джей, – ровным голосом сказал Эфкен, и я поняла, что он посмотрел на меня. – Но если она говорит правду, значит, и ее бабушка, и моя карта появились из того города.

– Дело только в карте, брат?

Должно быть, Джейхун посмотрел на Эфкена, который не сводил синих глаз с меня. Я не видела его, но отчетливо чувствовала, как он изучает мое лицо.

– Нет, – неожиданно ответил Эфкен. Я несколько раз попыталась сглотнуть, но в горло будто вонзили нож, и с каждым разом он спускался все ниже. – Ночью кое-что случилось.

Джейхун рассмеялся.

– Что случилось? Неужели из-за нее ты кончил в штаны?

Моя кожа вспыхнула от стыда, а разум помутнел.

– Не неси ерунды, придурок, – сквозь зубы процедил Эфкен. – У нее есть еще какая-то тайна.

– К тому моменту, как все прояснится, она, возможно, многое о тебе узнает, – сказал Джейхун. – И что ты тогда будешь делать? Не глупо ли будет отпускать ее после этого?

– Я не собираюсь ее убивать.

– С каких пор ты стал придавать этому значение?

– Чему? – спросил Эфкен.

– Ее жизни.

Эфкен несколько секунд молчал, и все это время я чувствовала его взгляд на своем лице.