Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

Я посылаю вам одно из объявлений «Хайнеманна» вместе с дополнением к «Таймс»: позже я пришлю другие. Поступайте так, как считаете нужным, и пишите мне. Наверное, я слишком тороплюсь с выводами, но если этот бизнес «тысяча книг в четыре дня» продержится несколько недель, мне не на что будет жаловаться. Я считаю, что Фрер-Ривз и Хайнеманн проделали очень хорошую работу. Я американец, но во мне больше английской крови, чем в английской королевской семье. Они были моими героями, моими великими поэтами, когда я был ребенком. Мне было так обидно и горько, когда я увидел их после войны, но я не могу отрицать, что мне было бы приятно, если бы людям, которые изобрели язык, которым я пользуюсь, нравились мои произведения. Я не думаю, что в этом есть хоть одна чертова унция снобизма!

Я здесь в полном одиночестве, но я работаю впрочем, больше делать тут нечего. Главное продержаться и устоять. Одиночество способствует появлению сомнений: как вы считаете, сумею ли я чего-нибудь добиться? Читаю Шекспира, Расина, английских поэтов. И еще Библию. Я не читал Библию с детства это самая великая из написанных книг. Умирая, Вальтер Скотт потребовал: «Книгу!» Когда его спросили, какую именно, он ответил: «Есть только одна книга» и был абсолютно прав. Библия выше, богаче даже, чем Шекспир, а все прочее и вовсе выглядит чахлым в сравнении с ней. За последние три дня я несколько раз перечитал Екклезиаста и Песнь Песней это самая потрясающая поэзия! В истории Ветхого Завета – про царя Давида, Руфь, Вооза, Эсфирь и Агасфера, превращают стиль любого современного автора в жалкий лепет. Я упиваюсь Библией, и для первой части «Ярмарки в октябре» (она называется теперь «Бессмертная земля») я в качестве эпиграфа выбрал строку из Екклезиаста: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки». Жаль только, что сразу за этой строчкой идет то, что использовал Хемингуэй: «Восходит солнце…» и так далее. Все скажут, что я ему подражаю, но что делать, это чистое совпадение, а эти слова мне просто необходимы.

Сейчас я работаю над главой «Бессмертной земли» со странным названием «Река послушного ребенка». [«Река послушного ребенка», рассказывающая о ранней жизни Эстер Джек, в итоге была опущена из романа «О времени и о реке». Один из отрывков был опубликован под названием «В парке» в июньском номере журнала Harper’s Bazaar за 1935 год и включен в книгу «От смерти до утра». Другие фрагменты этой книги опубликованы в романе «Паутина и скала» на страницах 406-433]. Мне нравится название, и вам, надеюсь, оно тоже понравится, когда вы прочитаете всю главу, она очень длинная по сути дела отдельная книга я пошлю се вам, как только допишу.

Меня очень взволновали газетные вырезки и письмо, присланное сегодня Фрер-Ривзом; сегодня днем собираюсь совершить прогулку. Через несколько минут сяду в поезд и поеду в соседнюю Лозанну, проверю, имеются ли там хорошенькие девушки и женщины. Я полон сил: свежий воздух, горы, однообразная, унылая, хоть и добротная пища вернули мне силы, которые, как мне казалось, я уже утерял.

Жаль, здесь нет вас, мы бы прогулялись вместе, пожалуйста, напишите, когда сможете. Мне здесь очень одиноко, но вообще-то сейчас это к лучшему… Дай бог мне написать то, что я задумал. В Екклезиасте есть замечательное место: «Глупый сидит, сложив свои руки, и съедает плоть свою». Именно этим и занимаются глумливые нытики всего мира – в Библии, похоже, сказано обо всем на свете. Заядлые любители чужих неудач, ничтожные людишки из Нью-Йорка – не все, конечно, – с кислыми улыбочками, ждут не дождутся моего провала. Честно говоря, я даже не знаю, а вдруг они правы. Я еще в этом не разобрался, но хотелось бы верить, что мерзавцы ошибаются, впрочем, поживем, увидим…

Напишите, когда сможете. Я рад, что вы получили хорошую рукопись, только не забывайте обо мне, оставайтесь моим другом. Надеюсь, вы в хорошем настроении и удачно проводите отпуск. Жаль, мы с вами не можем распить сейчас большую бутылку вина.

P. S. Ну а что касается тех англичан и американцев, кто говорит: «Разве это великая книга?», «Разве это высокое искусство?» или «В этом нет ничего гениального», то я, между прочим, никогда не утверждал обратного, но почему все так придирчивы и недоброжелательны по отношению к книге молодого автора и с пеной у рта превозносят всякую чушь? Карл Ван Дорен и тот сказал мне, что я счастливчик: написав всего одну книгу, получил такую репутацию. Как если бы всюду, куда ни посмотри, полное барахло не расхваливают в десять раз сильней. Ну почему со мной все так несправедливо строги? Мало мне своих неприятностей, так я еще должен слушать, как восемь тысяч Иеремий [ветхозаветный пророк, предрекавший своим современникам неисчислимые бедствия в наказание за их пороки] взывают: «Дайте срок! Конечно, если из него выйдет толк, мы будем приятно удивлены, но вообще-то…» Как меня от этого тошнит! Порой мне кажется, так уж устроен мир: тебя бьют по лицу и говорят, что помогают тебе, а если ты преуспел, то потому лишь, что тебя топтали противники, – это пошло тебе на пользу.

Почему бы американцам не купить побольше экземпляров моей книги? Почему я должен проявлять смирение перед публикой, которая только и ждет, чтобы Уайлдер или кто-то еще опубликовал какую-нибудь ерунду, тут они ринутся и раскупят миллион. Пожалуйста, напишите поскорее.

A. C. Фрер-Ривзу

Монтрё

Отель «Лориус»

2 августа 1930 года

Дорогой Фрер:

Спасибо за ваше длинное письмо и большую партию вырезок. Когда они пришли, я отнес их в кафе, заказал большую кружку пива, сделал долгий вдох и начал читать! Я еще жив, я не пал духом, я не хочу проклинать Бога и умереть. Не знаю, пришлось ли вам тщательно отбирать эти объявления, чтобы пощадить мои чувства, – надеюсь, что нет, – но мне кажется, что те, что вы прислали, были довольно хороши, а три или четыре из них – чертовски великолепны. Конечно, Ричард Олдингтон – просто персик, я думаю, это один из самых щедрых поступков, о которых я когда-либо слышал, и я напишу ему сегодня, чтобы сказать об этом: если бы все остальные прогневали меня, я бы никогда не смог забыть, что он сделал. Я считаю, что «Литературное приложение Таймс» тоже очень хорошо, как и все остальные заметки «Таймс». Что касается тысячи экземпляров