Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

предоставила самые подробные отчеты. В октябре 1914 года одна больница была открыта в резиденции тверского епископа, другая – при Тверской семинарии, в которой оказывали помощь 500 раненым воинам. Эти больницы поддерживали многие патроны, в том числе как минимум семь ассоциаций приходских священнослужителей со всей епархии. Столь масштабные усилия дополнялись более мелкими, их некоторые священнослужители предпринимали на местах. Духовенство как минимум четырех тверских епархиальных округов открыло собственные клиники на 40 коек для раненых воинов. Еще 16 групп приходских священнослужителей, организованных по округам или приходам, обещали ежемесячные взносы в размере от 25 до 112 рублей в поддержку земства, Красного Креста и городских больниц. В отчете указывалось, что эти группы делали свои взносы «из своих средств» или «из доходов и жалованья», а не из сборов среди мирян[683]. Преподаватели некоторых семинарий обещали 2% от своей зарплаты выделять на поддержку больниц для воинов[684]. Многие учащиеся обещали часть своих скудных стипендий пожертвовать на те же цели[685]. Многочисленные семинаристы и молодые священники вызвались служить в армии в качестве солдат или военных капелланов[686]. Священническое сообщество было охвачено патриотическим пылом, как и бо́льшая часть империи в первые годы войны.

В помощи раненым солдатам миряне участвовали гораздо менее активно, чем в помощи семьям военнослужащих. В тверском отчете Синоду указывалось, что два попечительских совета открыли свои приходские больницы на 10 коек каждая. Одно братство и один попечительский совет в городе Кашине организовали сборы в пользу Красного Креста. Наконец, еще один попечительский совет пообещал ежемесячный взнос в размере 30 рублей на клинику в архиерейской резиденции. За исключением работы, которую выполняли эти пять мирянских организаций, участие прихожан в помощи раненым солдатам ограничивалось пассивными пожертвованиями в церкви[687]. Такое разделение усилий по оказанию помощи между духовенством и мирянами отчасти было следствием разделения приходских ресурсов между официальными церковными взносами и средствами, которые аккумулировали попечительства. Однако миряне не были исключены из епархиальных собраний, занимавшихся распределением соответствующих средств. Церковные старосты во время войны продолжали участвовать в епархиальных съездах духовенства, в том числе в московской Военно-благотворительной комиссии[688]. Более того, попечительские советы использовали предоставленное им синодальным указом право использовать церковные сбережения по собственной инициативе[689]. Прихожане, подавляющее большинство которых составляли крестьяне, были гораздо больше обеспокоены местными последствиями войны, чем логистическими проблемами, с которыми столкнулись военные. Это побудило их сосредоточиться на решении проблем местных сообществ[690].

Приоритет поддержки армии со стороны духовенства следует рассматривать в контексте событий 1914 года. На начальных этапах войны в Европе мало кто мог предположить, что она окажется гораздо более катастрофичной, чем война, революция и голод 1904–1907 годов, а тем более что она приведет к падению четырех империй и разожжет две революции в России. В 1914 году население политически было не таким нестабильным, как в 1905‑м. Урожаи были обильными, а городская экономика расширялась благодаря иностранным инвестициям и стабильной валюте. Государство предоставило щедрую компенсацию крестьянским хозяйствам, потерявшим своих работников из‑за призыва на военную службу[691]. Но уже в августе 1914 года только в Москву хлынули десятки тысяч раненых солдат. Когда число раненых в Москве достигло 70 тысяч, их стали принимать более скромные больницы в близлежащих районах[692]. Чтобы ответить на этот вызов, приходское духовенство объединило усилия с профессиональными организациями, органами местного самоуправления и другими общественными инициативами. Однако в конечном итоге постоянная поддержка войны со стороны духовенства истощила способность его социальных сетей удовлетворять местные потребности и подорвала доверие к нему среди измученного войной населения. В своем исследовании церковной ситуации в Челябинске в 1917 году Патрик Браун отмечает, что разрыв между духовенством и мирянами продолжал расширяться после Февральской революции именно вокруг вопроса о войне: «Епархиальный журнал показал, что церковная иерархия оторвалась от народа, когда она заявила о своей поддержке Милюкова, осудила Челябинский Совет за давление на Временное правительство и заявила, что Россия должна довести войну до победного конца»[693]. В Москве и Твери епархиальные сети также впали в анархию в тот момент, когда они были больше всего нужны как источник материальной и социальной солидарности.

Заключение

В некоторых епархиях пастырское движение добилось значительных результатов в стимулировании мирян к добровольному участию в церковной взаимопомощи, что привело к увеличению их вклада в приходскую и епархиальную казну. Однако в других епархиях успехи были менее впечатляющими. Несмотря на неспособность реформаторов договориться о справедливом разделении полномочий на приходском уровне, к началу XX века прихожане непосредственно влияли на управление епархиальными ресурсами и их распределение куда больше, чем в середине XIX века. Вместе с собственным стремлением духовенства помочь населению этот фактор способствовал постепенному перетеканию ресурсов от духовного сословия к мирянам. Хотя многие общины направляли свои ресурсы на благоукрашение церкви, учреждение в них попечительств для этой цели давало мирянам возможность взять на себя управление своими приходами. В тех епархиях, где благотворительная взаимопомощь действительно стала важной составляющей религиозной жизни, приходы играли значительную роль в борьбе с бедностью и социальной неустроенностью, особенно в крупных городах. Усилия по оказанию помощи в первые годы войны показали, что православные социальные сети способны организовывать благотворительные инициативы в сотрудничестве с другими организациями. Они же демонстрируют, что пастырское движение сформировало новую православную практику.

Расхождение церковных усилий по оказанию помощи во время войны выявило продолжающееся несовпадение приоритетов мирян и духовенства даже в тех епархиях, где взаимопомощь стала устоявшимся компонентом религиозной жизни. Хотя большинство мирян и считали пастырей значимыми членами своих религиозных общин, они все же воспринимали духовенство как представителей чуждого чиновничьего мира. Несмотря на широкое участие мирян в гуманитарных кампаниях епархиальных сетей в период с 1891 по 1917 год, миряне продолжали рассматривать эти сети как клерикальные образования, которые могли угрожать интересам их религиозных общин. Отчасти это произошло из‑за того, что приходская реформа не смогла обеспечить равноправное партнерство между духовенством и мирянами. Однако вспышки антиклерикального недовольства во время революций 1905 и 1917 годов следует ассоциировать и с тесными связями церкви с царским режимом, о чем пойдет речь в следующей главе.

Глава 6

Пастырь как политический актор

В статье 1912 года, опубликованной в либеральном журнале «Русская мысль», православный философ и сын сельского священника Сергей Булгаков (1871–1944) рассказал о своих наблюдениях за участием приходского духовенства в выборах в IV Думу.

Совершенно новым в этих выборах было принудительное участие в них духовенства, причем оно