Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

или конституционалистов, или монархистов, – спасется лишь тою же силою Креста и Евангелия»[719]. Автор жаловался, что во времена великого нравственного кризиса многие священники руководствуются корыстными профессиональными интересами, а не христианским стремлением помогать слабым и утешать их: «Или-же у нас пастырское учение есть только профессия, дающая средства к жизни, но вовсе не являющаяся потребностью нашего внутреннего убеждения, потребностью нашего сердца? Мы жалуемся, что семинаристы не идут во священники. Но видят ли они в своих отцах и братьях увлекательный образ бескорыстного борца за христианскую правду, бесстрашного обличителя неправды, в ком бы она ни таилась, друга бедных и защитника обездоленных?»[720] Далее он утверждал, что духовенство должно отвлечь молодежь от революционеров, заняв столь же радикальную позицию против несправедливости: «Что ж, почему не поучиться и у революционеров, если это полезно для нас?!.. Можно поучиться у них самоотвержению, бескорыстным порывам, рвению, готовности защищать бедных, бесстрашию перед сильными, всему тому, чем они увлекают и подкупают молодежь!.. Тогда… духовенство… станет центром и душою общественного христианского движения. Не примыкая ни к правым, ни к левым политическим партиям, оно всех будет призывать к христианской жизни»[721]. Таким образом, социальные перемены и политические волнения в начале XX века вдохновили духовенство на переоценку отношений церкви с государством. Даже консервативные иерархи, такие как митрополит Владимир, осознавали необходимость более решительного пастырского ответа на несправедливость и эксплуатацию. Фактически православному духовенству становилось все труднее претендовать на какую-либо политическую нейтральность, и это стало особенно очевидным внутри самой церкви.

Эпоха Думы

6 августа 1905 года Николай II издал манифест об учреждении Государственной думы. Закон о выборах предусматривал, что настоятели приходских церквей могли участвовать в избирательной курии помещиков, если их церквам был выделен достаточно большой участок земли[722]. Духовенству было категорически запрещено голосовать на выборах в земство с 1890 года, а теперь оно было с головой брошено в российский эксперимент с парламентской демократией[723]. Однако синодальное руководство вряд ли могло отказаться от возможности влиять на политику правительства через депутатов-клириков. Консервативные священнослужители решили, что новая политическая роль церкви должна заключаться в поддержке самодержавия. Монахи Троице-Сергиевой лавры опубликовали собственный «манифест», в котором заявили, что все истинные россияне призваны избирать верных православных христиан в советники царя: «Особенно надо беречься людей, чуждых нам по вере и по крови: если они попадут в Царскую Думу, то – не станем себя обманывать – они будут не о наших нуждах и пользе заботиться, а о своих»[724]. Согласно августовскому манифесту, Дума на самом деле предназначалась просто для выполнения функции консультативного собрания при императоре. Однако Манифест от 17 октября 1905 года обещал гораздо более представительную Думу с правом одобрять или отклонять все законы и правом создавать политические партии. Бо́льшая часть населения узнала об этом в церкви от приходского священника. Официальная позиция Синода по вопросу участия духовенства в парламентской политике была выражена в постановлении от 15 января 1906 года, в котором говорилось: «Пастырь церкви должен стоять вне и выше всякой партии. Его отношение к политике и к борьбе политических партий должно быть аналогично до некоторой степени положению врача, сестры милосердия и санитара на войне»[725]. Эта резолюция вызвала просьбы о разъяснениях из многих епархий. В феврале епископ Вятский Филарет (Никольский) выразил мнение членов своей консистории о том, что, хотя священнослужители должны оставаться в стороне от политики как пастыри, им должно быть разрешено участвовать в ней как гражданам, к чему их призывало постановление правительства, тем более что платформа Партии правового порядка не противоречила христианскому учению[726]. Таким образом, церковь вступила в эпоху Думы без единого видения «пастыря» как политического актора.

Приходские священнослужители встретили новую Думу со сдержанным энтузиазмом. В конце октября «группа московских пастырей» обратилась к общественности с призывом отказаться от уличного насилия, чтобы можно было утвердить недавно завоеванные свободы: «Светлая впереди может устроиться жизнь при тех свободах слова, совести, собраний и неприкосновенности личности, что даны нам теперь!»[727] Это анонимное одобрение уступок императора обществу было представлено, таким образом, как выражение политической лояльности и призыв к порядку. Официальные отчеты духовным консисториям в начале 1906 года были еще более осторожными и приправлены обещаниями политической умеренности. Как докладывал один благочинный тверскому архиепископу: «Все, без исключения, духовенство округа, как и следует ожидать, строго консервативно. С доверием и благодарностию встречает оно благотворные реформы и в области политики, и в церковно-общественной жизни, но не увлекается современным стремлением к революции»[728]. Некоторые тверские благочинные выражали сожаление по поводу политических выступлений и сочинений священников в своих округах, а другие утверждали, что коллективное давление местного духовенства отвратило наиболее политически настроенных среди них заниматься политической деятельностью. В одном случае на местном собрании священнослужителей группе псаломщиков не разрешили жалобу «куда-то послать»[729]. В другом случае «братское воздействие соседних священников» отвратило священника от посещения явно консервативного политического собрания, организованного земским начальником из местного дворянства[730]. Эти иереи и протоиереи вполне осознавали угрозу, которую участие в демократическом процессе представляло для их статуса и для получения средств к существованию. Однако их коллективная политическая осторожность превратится в политическую мобилизацию, когда начнутся выборы.

Обширные социальные сети предоставили приходскому духовенству эффективное средство политической организации. В вышеупомянутой февральской статье «С. С. Б.» призвал духовенство организовать христианское общественное движение на «пастырских собраниях, епархиальных съездах и всероссийских соборах!»[731]. Собор будет созван только в 1917 году, слишком поздно для содействия церковному движению в национальном масштабе. Однако приходское духовенство использовало свои профессиональные собрания во всех епархиях для обеспечения высокого уровня участия в избирательном процессе. Также в феврале один протоиерей сообщил тверской консистории, что подчиненное ему духовенство собиралось на пастырские советы и на съезд в его благочинии, а затем встречалось с духовенством своего уезда на предварительном предвыборном собрании в городе Зубцове. Там было решено предоставить каждому священнику список всех приходских настоятелей округа и попросить отметить 20 желательных кандидатов в уездное избирательное собрание. Свой доклад он завершил так: «Теперь же войти в сношение на местах с мелкими землевладельцами для обоюдной поддержки на выборах»[732]. Число выборщиков, избранных из духовенства для работы в избирательном собрании помещичьей курии, всегда было небольшим, как и доля духовенства в общей численности населения[733]. Однако коллективное участие в избирательном процессе создало возможность появления политического дискурса в церкви.

Содержание политического диалога среди духовенства оценить непросто. В докладе,