Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

Синодом лицами, которые должны были воспринять от обычного духовенства ответственность за борьбу с отступничеством и атеизмом. Эти лица, часто миряне, следили за социальным взаимодействием как православных, так и неправославных и стремились не допустить воздействия на верующих инославной «пропаганды». Как неправославным было запрещено пропагандировать свою веру, так и православным священникам было запрещено участвовать в публичных дебатах с представителями других конфессий или с антирелигиозными активистами. Неспособность Думы утвердить свободу прозелитизма привела к отказу от ослабления этой цензуры для приходского духовенства и усилила власть епархиальных миссионеров по ограничению взаимодействия православного духовенства и мирян с инославными. Приходские священники по-прежнему зависели от этих чиновников в том, что касалось ответов на вызовы их религиозной власти. Нередко в этом помогала местная полиция[776]. В 1912 году, например, священник из города Мытищи жаловался в письме к московскому епархиальному миссионерскому совету, что собрания семи баптистов были незаконными, поскольку они проповедовали его прихожанам. Совет, в свою очередь, пожаловался губернатору, который послал полицию, чтобы прекратить эти собрания[777]. В 1914 году священник Московского уезда сообщил миссионерскому совету о незаконном распространении религиозных сочинений Льва Толстого местной земской библиотекой, и эти материалы были изъяты[778]. Такие случаи демонстрируют незащищенность приходского духовенства, которое чувствовало себя вынужденным полагаться на государственную защиту из‑за ограничений на свободу слова.

В составе IV Думы депутатов-клириков было еще больше, чем в предыдущей: 46 священников и 2 епископа из 462 депутатов. Их доля в составе Думы оказалась больше доли их сословия в населении[779]. Эти священнослужители были еще правее, чем их предшественники. Многие из них были отобраны Синодом из консервативной клерикальной элиты[780]. Их присутствие провоцировало инвективы со стороны других избирателей и депутатов по поводу «атаки попов»[781]. Депутаты-клирики столкнулись с враждебностью с самого начала думского эксперимента. Восторгов жаловался, что во время вступительной молитвы в I Думе многие делегаты отворачивались, курили или смеялись[782]. Напыщенность клириков и их отказ от общих дел в пользу корыстного сотрудничества с государством усугубляли подобные антиклерикальные настроения. Один протоиерей, о. Никонович, депутат в III Думе, подслушал разговор крестьянских депутатов: «Попы большое зло России, ибо это не служители Церкви, а полицейские, состоящие на службе у правительства»[783]. Такая враждебность способствовала ожесточенному сопротивлению церковным инициативам в двух последних Думах. Евлогий рассказывал о саркастическом отвержении его просьб о финансировании монастырей: «На иконы?.. Иконы ведь чудотворные – пусть чудом и пишутся…»[784] Самая острая политическая борьба духовенства развернулась вокруг инициативы о передаче контроля над приходскими школами от церкви Министерству просвещения. В 1908 году Евлогий выразил тревогу по поводу того, что представители «православного крестьянства, того самого народа, которому должны были приносить пользу приходские школы, были ведущими противниками их дальнейшего существования»[785]. Когда депутатам-клирикам не удалось спасти систему приходского школьного образования, им помог Государственный совет, который в 1912 году наложил вето на «законопроект о всеобщем образовании». Оттолкнув умеренных и левых депутатов, думское духовенство стало полагаться на самодержавие в защите своих интересов. Хотя этот результат больше отражал махинации Синода, чем волю среднестатистического приходского священника, он тем не менее усилил антирелигиозную пропаганду, которая изображала православное духовенство как агентов все более непопулярного режима.

Крайне правые

Хотя вторжение приходского духовенства в парламентскую политику и нанесло ущерб его авторитету, более примечательно то, чего с ним не произошло. Синодальное руководство не запрещало приходскому духовенству организовывать церковную партию справа. Более того, это активно поощрялось. После того как Синод в 1907 году подавил левых и диссидентских выборщиков-клириков и сформировал свою консервативную группу депутатов в III Думе, он предоставил им общее жилье в Митрофановом монастыре Санкт-Петербурга, чтобы мотивировать к сотрудничеству[786]. Некоторые церковные лидеры имели более амбициозные планы, чем формирование простого избирательного блока для продвижения интересов церкви. После того как в 1907 году новые законы о выборах создали отдельную духовную курию, Восторгов написал статью, в которой призвал духовенство сформировать массовое политическое движение. Он отметил, что «духовенство» – это не просто священники, дьяконы и псаломщики. Их сообщество включает в себя разных церковных служащих, в том числе священнослужителей на покое и ночных сторожей, «последние также имеют избирательные права голоса [в духовной курии]»[787]. Если бы этих людей можно было объединить идеологически, Восторгов видел бы в этом потенциал мощной политической силы: «В коренных русских городах, как, например, в Москве, где храмов много и духовенство весьма многочисленное, оно предоставляло бы весьма и весьма крупную силу… при условии полного объединения всех этих лиц в вопросе о кандидате в Государственную Думу от города, получается такое солидное количество голосов, с которым прямо трудно считаться»[788]. Получив благодаря новым законам о голосовании «полную независимость от инородцев и иноверцев и от тех мелких землевладельцев, которые настроены в революционном духе», духовенство теперь могло бы образовать избирательный округ, что важно, ибо «духовенство самое народное из всех русских сословий»[789]. Мечтой Восторгова было не образование политической партии, которую он считал импортированной с Запада, а объединение избирателей-клириков вокруг ультранационалистического, монархического движения. Однако Восторгов и его союзники в Синоде более преуспели в подавлении политического самовыражения духовенства, чем в его пробуждении.

Организацией, для которой Восторгов надеялся заручиться массовой поддержкой духовенства и к которой принадлежал сам, был Союз русского народа (СРН). Он был основан в октябре 1905 года политиками-монархистами и антисемитами Александром Дубровиным и Владимиром Пуришкевичем и пользовался лояльностью националистических военизированных группировок, организованных вокруг антиеврейских и антисоциалистических погромов, известных как «черные сотни»[790]. СРН поддержал слегка обновленную версию лозунга «Православие, Самодержавие, Народность», третий элемент которого должен был быть более явно связан с русской этнической принадлежностью. В то же время он сохранил акцент на православии как важнейшем элементе русского национализма, что сделало СРН естественным союзником «православных патриотов» внутри церкви[791]. Официальных миссионеров особенно привлекала эта организация потому, что она поможет им в борьбе с принципом свободы совести. Например, Владимир Скворцов, главный миссионер-мирянин Синода, призвал духовенство поддержать СРН через свой журнал «Колокол» перед выборами в III Думу[792]. В письме Восторгову в 1913 году один епархиальный миссионер назвал себя «смиренным черносотенцем»[793]. Более того, СРН активно обхаживал православное духовенство, ведь публичная поддержка со стороны священников и епископов повышала доверие к его идеологии религиозно обоснованного национализма. Помимо поддержки исключительного права православной церкви на прозелитизм и миссионерскую деятельность, СРН выступал за созыв Собора, восстановление патриаршества и реформы по