Дурман Востока: По следам Оруэлла, Конрада, Киплинга и других великих писателей, зачарованных Азией - Давид Хименес

Казалось бы, отличный предлог, чтобы взять небольшую передышку. Есть только одна проблема: Терцани – журналист и должен освещать события. И делать это быстрее конкурентов. Да, оставалось еще несколько лет до того момента, когда интернет настолько ускорит темпы журналистики, что это покажется издевательством, и все же начальство Терцани из журнала Der Spiegel ожидало, что его азиатские хроники будут выходить в означенные сроки. А как, спрашивается, это сделать, если воспринимать всерьез данное предсказание и не пользоваться самолетом? Если бы сегодня журналист попробовал в разговоре с редактором хотя бы заикнуться о чем-то эдаком, его бы тут же отправили в отдел кадров за трудовой. Но руководство Терцани знало: у журналистики, приготовленной на медленном огне, есть свои преимущества, и потому дало зеленый свет безумной идее своего корреспондента освещать происходившее на бескрайних азиатских просторах, перемещаясь исключительно по суше и по морю.

При всем своем удобстве, надежности и скорости авиаперелеты – это своего рода антипутешествие, способ перемещаться из одного места в другое, не обращая внимания на то, что происходит между ними. Вы вынужденно игнорируете людей, города, деревни – и лишаетесь опыта прямого контакта. Смотрите на мир из-за облаков, не обоняя, не слыша и не соприкасаясь с ним, пока стюардессы разносят пластиковую курицу и ядовитое вино. Кому охота разговаривать на высоте десять тысяч метров под объявления командира корабля об очередной зоне турбулентности? «За тридцать лет перелетов я так ни с кем и не познакомился в самолете», – сказал Терцани. Я тоже – за исключением одного человека: профессора Кунга, на авиарейсе Бали – Бангкок.

Аэропорты, превратившиеся в торговые центры со взлетной полосой, тоже не способствуют общению. В них нет и никогда не было романтики железнодорожного вокзала. И все же в свое время чувствовалось: аэропорт – это начало большого приключения. Люди покупали The Times, брали кофе и бродили по книжной лавке, надеясь подыскать хорошую книгу в дорогу. А сейчас все только куда-то бегут. Есть терминалы, в которых дорога от гейта к гейту занимает больше времени, чем сам перелет. А после того как вы прорываетесь через бесконечные очереди и кордоны безопасности, где вас шмонают, как какого-нибудь карманника, начинается мучительное хождение по магазинам дьюти-фри, предлагающим всякую чепуху, книжным киоскам с дурацкой литературой и ресторанам, подающим кока-колу по цене шампанского. И все это на фоне туристов, фотографирующихся с очередным псевдопамятником, оказывающимся на поверку поломоечной машиной. Я уже не говорю о любителях бесплатных пробников одеколона и духов, которые раздают в таком количестве, что в самолет попадаешь с отравлением «Шанель № 5». Аэропорт предлагает вам все, кроме возможности проститься по-человечески.

Терцани родился в бедной флорентийской семье. В возрасте пятнадцати лет он ушел из дома и принялся путешествовать по Европе, зарабатывая на жизнь мытьем тарелок в ресторанах. Вернувшись в Италию, он устроился на работу в легендарную компанию по производству печатных машинок «Оливетти». По его словам, годы работы в офисе были худшими в его жизни. В 1971 году Терцани вместе с женой Анджелой и детьми Фолько и Саскией сбегает в Азию. Сбывается его мечта – стать журналистом. Но, хотя в Азии обнаруживается многое, о чем было бы интересно узнать читателям, в первые годы итальянец испытывает разочарование. Проведя пять лет в Японии, он видит общество, живущее в смирительной рубашке. Людей, которым запрещено вести себя естественно. Хуже того, тысячелетняя культура оказывается подчиненной культу материального, лишающего Японию всех ее достоинств. Терцани не верит, что японцам известна тайна Востока или тайна жизни. Но он не сдается: как и многие писатели, побывавшие здесь до него, он решает выяснить, «что сталось с таинственным Востоком, который веками манил к себе людей Запада».

Заручившись согласием издателей Der Spiegel, итальянский журналист составляет план поездок на год, включив в него Лаос, Мьянму, Таиланд, Малайзию, Сингапур, Индонезию, Камбоджу, Вьетнам, Китай, Монголию и Японию. Терцани путешествует на кораблях, поездах, автомобилях, мотоциклах, велосипедах и даже слонах. Годится любое транспортное средство, лишь бы не самолет. По пути он делает остановки, встречается с ясновидящими и шаманами и чем дальше, тем глубже погружается в мир суеверий, неотделимый в Азии от повседневной жизни. Вернуть любимую, ушедшую к лучшему другу, выбрать пол ребенка, который вот-вот появится на свет, вновь обрести удачу в делах… На Востоке верят, что магия может изменить все, и не расстраиваются, когда предсказания не сбываются. Ни один небоскреб в Гонконге не может быть построен без консультации со специалистом по фэншуй. В Индонезии шаманы заклинают погоду перед крупными мероприятиями. Бирманские короли правили тысячу лет, опираясь на советы личных прорицателей, – и точно так же поступают и современные диктаторы. Континент, который в кратчайшие сроки заслуженно добился невероятного прогресса, твердо уверен, что судьба зависит от расположения звезд.

Терцани благодарен гонконгскому провидцу за то, что тот напророчил ему возможную смерть в авиакатастрофе. Не только потому, что в том самом году в Камбодже разбился ооновский вертолет с журналистами, на борту которого Терцани всенепременно бы оказался, но и потому, что, благодаря этому предсказанию, итальянец смог примириться со своей любимой Азией. Писатель вновь открывает для себя ее необъятные просторы, чувствует ее жар, знакомится с новыми людьми и ведет разговоры, которые никогда не состоялись бы в самолете. К нему возвращается жажда открытий. Он смотрит на звезды, бороздя морские просторы на деревянных суденышках, напитывается человеческим теплом на железнодорожных вокзалах и в портах, забывает про спешку и чувствует себя хозяином времени и тишины, главных спутников путешественника. «Я годами жил в Азии, не обращая внимания на скрытую сторону вещей», – пишет он в книге «Предсказатель поведал мне». А что, если та самая тайна сокрыта не в каком-то месте и не в людях, а в самом путешествии?

Журналист пересекает границу с Лаосом, самым глухим уголком Юго-Восточной Азии. Эта страна столько времени оставалась никем не замеченной, что мир не обратил на нее внимания, даже когда она подверглась самым жестоким бомбардировкам в истории. Во время войны во Вьетнаме, стремясь нарушить логистику поставок оружия коммунистам, США сбросили на территорию Лаоса свыше двухсот пятидесяти миллионов бомб. И без того довольно размытые правила авиаударов, установленные для Вьетнама, – высота, выбор целей, сохранение храмов… – в случае Лаоса не соблюдались вообще. Пилоты, работавшие над территорией этой страны, говорили, что у них был приказ бомбить вообще все, что шевелится, вплоть до собак. «Мы уничтожили целую цивилизацию. Стерли ее с карты. Сожгли целый народ», – писал Фред Бранфман, первый американец, рассказавший о Секретной войне после того, как столкнулся с тысячами лаосских беженцев, спасавшихся в 1969 году от бомбардировок.

Терцани побывал в Долине кувшинов и в Аннамских горах, где после американского вторжения пришлось отстраивать заново целые населенные пункты, вроде Пхонсавана. В результате бомбардировок горы в этих краях стали ниже в среднем на семь метров. История Лаоса и тот факт, что одно из величайших военных преступлений остается совершенно неизвестным, интриговали меня на протяжении многих лет. Американские бомбардировщики взлетали с тайной базы в Лон-Чене, небольшом населенном пункте, превратившемся с приходом чужаков в настоящий военный городок. Я попросил своего друга Рафу, приехавшего в девяностые годы в Лаос в отпуск и оставшегося там навсегда, помочь мне найти это место. Рафа попытался отговорить меня:

– Это же в особой военной зоне в Сайсомбуне! Не думаю, что нам удастся добраться туда и уж тем более попасть внутрь. Это запрещено.

Кто-то сказал «запрещено»?

Мы сели в джип, прихватили с собой провизии и выдвинулись в путь по лаосским автотрассам. После выезда из Вьентьяна от шоссе осталась одна-единственная заасфальтированная полоса, периодически сменявшаяся грунтовой дорогой и практически непроходимыми участками джунглей. Рафа вел джип одной рукой, держа во второй сигарету. Он был абсолютно беззаботен и стойко переносил все неприятности. Шансов врезаться за очередным поворотом в слона было гораздо больше, чем шансов нарваться на полицейских. Мы углубились в джунгли, где наша максимальная скорость редко достигала пяти километров в час. Прорвались через забытые всеми посты, договариваясь с голыми по пояс чиновниками. Два часа дожидались трактора, чтобы пересечь реку. Уже темнело, когда мы подъехали к участку дороги, закрытому на ремонт. Проезд