«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

Асюшка. Твои письма стали совсем другими, они, как небо от земли отличаются от тех писем, которые ты мне писала в прошлом году в Москву. От тех писем веяло страшным холодом, а между строчек можно было улавливать завывание зимней, леденящей вьюги. Нехорошие те были письма, тяжело их было читать. А сейчас от твоих писем веет теплотой и нежностью. Легко и радостно читать такие письма. Я помню в недавнем прошлом ты много раз не скрывая заявляла, что тебе не хочется жить и не возражала скорее умереть. А теперь мне кажется, если я не ошибаюсь и не переоцениваю обстановку, тебе хочется жить и жить, как можно больше. Ты узнала цену жизни. Ты гордишься детьми, сама собой, тем что я нахожусь в рядах Красной армии, ты замечаешь, что ты еще очень хороша сама собой. Конечно при таких объективных обстоятельствах не может быть никакой речи о нежелании жить на белом свете. Меня это очень и очень радует, ибо в этом доля и моей заслуги имеется, но главное конечно не в этом, главное в том, что мы нашли правильные взаимоотношения, понимание друг друга, свою тропу в жизни. Постараемся теперь с этой тропки в своем жизненном пути не сбиваться. Я думаю, что ты, моя славная махнатка, тоже такого же мнения. Никогда не допускай плохих и грязных мыслей о моем поведении в обществе, в любом обществе. Я слишком дорожу своей моральной чистотой, чтобы из-за минутных удовольствий грязнить и притуплять свои возвышенные чувства, которые я питал и питаю к тебе, моя любая радость. У меня было очень много времени для размышлений над этим вопросом, я почти 9 лет размышлял, взвешивал. И если в самые тяжелые годины нашей жизни я устоял и остался верен своим принципам, то сейчас ты можешь верить в мою стойкость так же как в свою собственную. Если в глубине твоей души имеются хотя маленькие сомнения в самое себя, тогда независимо от твоей воли и сознания у тебя будут сомнения и ко мне. Раньше я так никогда этого опроса не ставил. Подумай, моя махнатка, почему я теперь именно так этот вопрос поставил? Вот кажется и все. Если будут приставать по поводу уплотнения, пошли их ко всем чертям и никого не пускай. Скажи им прямо, что в этой квартире живет семья, которая два человека дала для фронта, уплотняйте тех, кто ни одного не дал. А если мол будете приставать, то напишу письмо Сталину и расскажу как вы окружаете вниманием семьи защитников родины. Ну, бывай здорова. Привет дочуркам и мамане. Любящий тебя, твой Димусь.

21.06.1942 г. …Милая махнатка, тебе очень хочется чтобы я писал тебе чаще. Я это твое желание разделяю, вообще то я пишу не так уж редко, однако, ты мне делай скидку, если я и задерживаюсь иногда с ответами. Я ведь стеснен рамками воинского режима. Я даже ночью не могу сесть писать. К 22 ч. отбой и хочешь не хочешь, а должен быть в постели. Однако я стараюсь быть аккуратным, ибо обмениваться с тобой мнениями хотя бы через письма мне доставляет большое удовольствие. Когда мне бывает досадно и скучно, тогда я достаю твои старые письма и начинаю снова их перечитывать и представь себе, здорово помогает. Рекомендую и тебе использовать мой опыт.

Дорогая моя радость, ты обо мне беспокоишься больше чем о себе и о детях. Не надо обо мне так сильно беспокоиться. Во-первых, июль месяц я еще, очевидно, проболтаюсь в Белебее, а во-вторых, не обязательно всех посылать на фронт. Меня могут послать в резервные тыловые части на подготовку новых формирований. Так что может случиться, пока я до фронта дойду, так и война закончится. Одним словом никаких оснований для беспокойства, пока нет. Ты говоришь, что девочки начинают тоже скучать. Советую девочкам реже напоминать о том, что их папа где-то далеко, как можно реже. Не нужно напрасно отравлять им их безмятежное детство. Чем реже ты и бабушка будете им напоминать об их папочке, тем меньше они будут скучать. Пусть твоя, Асюшка, проходящая тоска не передается им, так будет лучше и они меньше будут скучать. Кстати ты пишешь, что решила купить для Али балалайку. Скажу прямо – неразумно и прежде временно. Поспешность в этих случаях может принести нежелательные последствия. Во-первых, балалайка плохой и совсем не девичий инструмент. Во-вторых, Альбина так мала, что она в этих годах, имея такой инструмент как балалайку, может на всю жизнь испортить свои музыкальные вкусы и музыкальный слух. Все хорошо в свое время. Поэтому я очень советую: если купишь балалайку, то поскорее спрячь и никогда детям не показывай. Когда ей будет примерно 10–12 лет, тогда можно будет приобрести гитару или еще какой более интересный инструмент, но ни в коем случае не балалайку.

В одном из твоих последних писем, моя дорогая махнатка, есть один очень интересный оборот мыслей. Мне показалось, что ты с некоторым огорчением высказала такую мысль: «пусть тебе не снятся плохие сны, я была и остаюсь верной и ни на какие гадости не пойду». Дело в том, что в нескольких письмах за это время я затрагивал вопрос наших с тобой отношений иногда так или иначе касался вопрос и самого главного. И что же получилось? А получилось вот что. У тебя остались после нашей разлуки самые хорошие и светлые чувства, ты даже и мысли не допускаешь о каких-то интимных отношениях с другими, а я все же так или иначе, а об этом в своих письмах напоминал, тебя это в конце концов начало огорчать, а если бы я и дальше стал тебе об этом напоминать, то тебя это бы стало просто оскорблять. Я, конечно, далек от всяких подозрений или других каких плохих мыслей о твоем поведении. Я не только сейчас, но и раньше никаких сомнений не имел. А сейчас меня решительно ничто не беспокоит. Но главное совсем не в этом. Я хочу сказать о том, что, очевидно, ты теперь сама всей душой понимаешь, как тяжело и огорчительно принимать и переносить незаслуженные подозрения, тогда, когда ты чист и любишь того человека, который тебя обвиняет и подозревает. А я ведь многие годы находился, как тебе известно, в этом отношении в гораздо худших условиях. Ты ведь ни в чем не стесняясь прямо меня обвиняла в неверности и других прелестях. Ты теперь, очевидно, очень хорошо понимаешь сколько надо было иметь сил и мужества,