«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

чтобы встреча состоялась, но может и не состояться. Обстановка сейчас меняется с молниеносной быстротой. Одним словом, будем надеяться, моя славная мохнатка, что встреча состоится. Вот и все мои послания к тебе. Жду от тебя весточку и никак не дождусь… Твой любый Димусь.

26.08.1942 г. …Вчера получил твое письмо. Как долго я его ожидал. И как много передумал. Может быть ты не в полной мере представляешь мое теперешнее положение, а в связи с этим и душевное состояние. С одной стороны, осточертело сидеть ничего не делать разумного и быть в неведении. Что будет завтра, а с другой стороны от тебя по целому месяцу ничего нет. Однако, Асюшка, должен тебе сказать. Как бы ты хорошо не писала в письме, сколько бы нежностей не говорила, но я все же понимаю сколько дважды два. После своего отъезда из Москвы ты первое письмо написала 28 июля, а второе, т. е. это, которое я получил вчера ты написала 19 августа. Почему так я не знаю, поэтому никаких предположений я строить не собираюсь и ни в чем тебя обвинять не буду. Приведу лишь русскую поговорку: «Долг красен платежом». Иногда полезно помолчать. Хорошо! Помолчу и я немножко. Вот пока и все.

Дмитрий.

28.08.1942 г. …Пару дней тому назад я послал тебе маленькое, но злое письмо. Признаюсь, проявил некоторую слабость, смалодушничал. Но как я на тебя обиделся? Прошло два дня и обиды как не бывало. Мне снова захотелось тебе написать. Ты на меня Асюшка не сердись, помнишь так ведь было и в годы нашей первой дружбы. Бывало обидишь ты меня, я рассержусь, напишу тебе злое письмо, а через пару дней думаю, ну хоть бы она открыточку прислала. А тебе хоть бы что. Ты равнодушно молчишь. Делать нечего приходится мне первому писать. И я пишу. Нет, ты никогда не склоняла свою гордую голову. Однако это не всегда полезно. Не сердись на меня, Асюшка, еще и потому, что в моем, «свирепом» письме, если в него вдуматься хорошенько, больше радости для тебя чем горя. Дорогая Асюшка сегодня мне хочется рассказать тебе всю свою горькую правду. В своем первом письме после твоего отъезда я тебе соврал. Мне просто не хотелось, чтобы ты знала мои подлинные чувства от нашей встречи. Но ты понимаешь, как трудно таить на душе такие тяжелые мысли.

У меня очень острая чувствительность и до предела развита наблюдательность. Скоро будет уже два года, как я за тобой ухаживаю, буквально ухаживаю. Я принял на себя все «смертные грехи», хотя абсолютно никаких грехов у меня в сущности нет. Я старался тебе рассказать, показать, убедить в моих кристально чистых чувствах, хотя грязными они никогда не были. За этих полтора года я очень много написал тебе хороших, разумных писем, много говорил при встречах. Ты читала письма, долгое время просто не верила им, была равнодушна, внимательно слушала меня при встречах, но в глазах горел все тот же огонек недоверия и затаенной обиды. А в извилинах твоего мозга продолжала жить один раз рожденная мысль, которую можно выразить такими словами: «Все это хорошо, однако посмотрим, что будет дальше». В нашей встрече здесь было очень много хорошего, она на долгие годы останется в памяти, но в то же время вот это «посмотрим, что будет дальше», у тебя осталось и по сей день. Порой мне кажется, что я взял на себя не посильную задачу. Я хотел вернуть невозвратное. Но прошедшее нельзя вернуть, так же, как нельзя воскресить мертвого. Если это так, то мне хочется сказать тебе чистосердечно: Дорогая моя Асюшка, зачем ты обманываешь и себя и меня. Если нет прежних чувств, то ведь игра будет фальшивая, а фальшивой игре, фальшивая и цена, лучше ее не играть. Все эти личные и целый ряд неличных обстоятельств и вывели меня из равновесия. Однако, я кажется уже взял себя в руки. «Драматических» эпизодов больше не будет. Большая тебе благодарность за новости. А в отношении перехода на новую работу, я полностью разделяю твое мнение. Справишься ты и в трансторгпите и в политотделе. Лучше, если останешься в политотделе. Трудности будут на первых парах, но их надо мужественно преодолевать и главное не разочаровываться при неудачах. Посмотри как я мужественно преодолеваю трудности в нашей с тобой жизни, почти один, ты мне мало и плохо помогаешь, не удается, а я надежды не теряю. Думаю, что в конце концов возможно и удастся.

Мои дела все еще стоят на месте. С назначением опять дело почему-то затормозилось. Предпринимал я кое-какие меры, чтобы остаться на работе здесь, но надежд почти никаких. Да, это теперь и совсем не столь важно. За эти месяцы я очень много прочитал, продумал, посмотрел, короче говоря, я очень хорошо подготовил себя в политико-моральном отношении. Наоборот теперь бы мне хотелось чтобы меня направили в самую ударную часть и на самый боевой, ответственный участок. Недавно я получил от Николая письмо он сообщил радостную весть, пишет, что наша местность освобождена от немецких псов. Так что скоро узнаем, кто там остался в живых. Вот и все, что мне хотелось тебе рассказать. Извини, моя Махнатка, что не веселая повесть. Но подумать над ней следует. Письма мне снова можно писать. Адрес такой.

Москва 1, почта 310. Привет малюткам и мамаше.

Но на это мое письмо ты свои критические замечания сделай тогда, когда у меня будет более постоянное место. Если ты ответишь сейчас то пожалуй оно мне не попадет. Знаешь почему. Твой ответ придет не раньше чем через 15 дней, но еще 15 дней я вряд ли пробуду здесь. А вообще писать мне можно.

Бывай здорова. Твой Димусь.

01.09.1942 г. Любимая Асюшка!..

Вчера вечером я получил твое письмо… Ты и представить себе не можешь, какое ты хорошее написала письмо, вот это, которое я получил вчера, простые, теплые, дорогие слова. Я два раза читал его. А когда прочитал и задумался, мне вспомнились слова Свердлова. Когда этот великий революционер был в далекой туруханской ссылке, к нему в гости однажды приехал И.В. Сталин, который тоже был в ссылке. Они варили уху и долго разговаривали. Свердлов сказал: «Когда есть дружба – есть цель в жизни, будет наша весна!» Какие хорошие, правдивые слова. «Будет и наша весна». Скоро будет два года, как мы живем на расстоянии сколько еще будем жить не известно, сколько бы мы ни жили на расстоянии и какое бы расстояние нас