Дневник. 1941-1943 - Александр Мелентьевич Волков

После этого клева совсем не было. Около часу дня я рыбачил на одном из вчерашних местечек, попался хороший сазан, но сорвался.

В полтретьего двинулись к станции; сазанов я сложил в рюкзак, переложил травой и намочил в воде (забыл сказать, что утром варил уху из одного сазана, который уснул на кукане) — и еще из полутора окунишек, пойманных Олегом; уха вышла знатная, но нехватало лавров[ого] листа и перца).Двинулись. Рюкзак очень резал плечи — он мне мал. В общем до раз'езда добрались благополучно, а потом и домой, но устали зверски.

10. Утром пошли с Гал[юськой] продавать рыбу на рынок. Ее оказалось шесть кило; двух сазанов подарили бабушке Устименко, одного Гузам. Продавали по 35 и по 30 руб[лей], выручили 135 р[ублей] (базарн[ый] сбор — 8 руб.). Итак — первые деньги, заработанные рыбалкой...

Адик страшно доволен и опять сговаривает меня итти туда же, а я замышляю сделать разборную тачку.

11. Отдых.

12 (воскр[есенье].) Ничего существенного.

13–14. Подготовка к новой рыбалке.

15–16. Опять отправились с Адиком и Олегом на те же пруды. На сей раз вышло очень неудачно. Клева почти не было, погода была переменная, по временам брызгал дождик, почти все время дул ветер. В отдалении погрохатывал гром, горы были затянуты густым туманом и тучами, в общем было тревожно.Адик около 5 часов дня в первый день поймал на Олегову удочку хорошего сазана, этим дело кончилось. Утром я вытащил на своей удочке (как только вылезли из палатки) хорошего сазана, грамм на 800, а у Олега удочка оказалась на средине озера, ее утащил сазан, т[ак] к[ак] она не была воткнута.

Позже я увидел на озере рыбака, который осматривал корчажки и уговорил его достать удочку; он сплавал на лодке и вытащил сазана, оказался небольшой. Я выменял у этого рыбака сазана (фунта 1½) за шкалик вишневки. На Олеговой удочке Адик еще вытащил неб[ольшого] сазана, и часа в 2 на его же удочку (вернее на мою, т[ак] к[ак] леску и крючок я ему дал) еще попался хороший сазан.

Ребята уговаривали меня остаться еще на одну ночь, но погода была плохая, клева нет, хлеба мало и я решил возвращаться домой. Доехали без особых приключений и без особой устали.

Сазанов сварили, сделали уху. Были они очень вкусны.

17–19. Безделье. Много читаю.

20. Был в Радиокомитете. Никаких моих новых передач не было, оказывается. «Это было год назад» — забраковали, «Под игом» тоже, «В лагере» только собираются передавать, а когда передадут и передадут ли — неизвестно. Казах[ский] сектор мои очерки тоже еще не передавал. В общем, никуда негодное стало отношение; рассказы ничуть не хуже прежних, а они бракуют...

Попова предложила мне репортаж о детском доме, я отказался. Репортаж — не в моем духе.

21–24. Чтение и разные хозяйств[енные] дела.

25. Пошел в Талгар за продуктами. 9 км. проехал на машине, остальные прошел пешком. В 8 вечера был у Ходасовых. Немножко выпили с Мих[аилом] Фед[оровичем], спать остался у них.

26. Получил 1½ кило топл[еного] масла за 3 куска мыла, ¼ кило за 10 кор[обков] спичек, ½ кило сливоч[ного] за бутылку водки; накладывал сам старик очень щедро, дома топл[еного] масла оказалось 2 кило .(вернее 2 литра).

Зашел к Леле и в 10 ч[асов] утра зашагал домой. За 10 км. до города посадила попутная машина; в 1 час с четв[ертью] был дома.

27. Был в госпитале, где выступал 24 авг[уста]; снес в сапожную мастерскую ботинки желтые, очень разрушенные, но они обещали принести их в хорош[ий] вид (мастер Смирнов).

28–31. Полоса ничегонеделанья продолжается. Читаю очень много. 31 получили от Вивы письмо, у него все благополучно. Учиться им год, как он снова указывает в письме. А на фронте дела очень плохи... Сдали Ростов и Новочеркасск, бои идут на подступах к Сев[ерному] Кавказу....

Август.

1. Адик вчера об'елся кукурузы, сегодня у него расстройство желудка.

Мы с ним кажд[ый] день заним[аемся] франц[узским] языком, он сделал уже большие успехи. Кончаем учебник VI-го класса и он читает «Сказки» Перро (конечно, с моей помощью).

2–11. Ничего существенного. Выступал в госпитале (Дом Наркомздрава) в палате больных, которые не могут ходить. Читал им «Огонь под пеплом», вещь понравилась.

В ССП встретил интересного типа, который называет себя «поэт Лукин». Производит впечатление дезертира времен гражд[анской] войны. Грязный, в драной гимнастерке и каких-то арестантских котах. Страшно самоуверен, не признает никакой критики.

— Я наделал (!) 31 стихотворение. Надо напечатать книжку!

По моему предложению он написал мне одно стихотворение, представляющее «продолжение Интернационала»... (Шуточки!)

— Оно написано в такой же тактике, — заявил «поэт Лукин».

Читать невозможно. Есть такие перлы:

«Да здравствуй гордая, со стервой

Стальная армия труда».

Спрашиваю:

— Почему «со стервой»? Что это значит?

Ответ:

— А с кем же она гордая? С нашим братом? С рабочим-крестьянином, что-ли? Конечно, она гордая с буржуазной стервой!

Убедительно!!..Дальше нахожу такие строки:

«Стальное солнышко всех яет

Снопом сияющих лучей...»

— Что такое «яет»?

— Разве не знаете? Ну есть такое слово — «яет», «прияивает», значит! Да это еще что! Дальше еще лучше!

И он с пафосом начинает читать последние строки.

— Вам нужно поучить грамоту, — сказал я. — У вас во многих местах нельзя понять мысль...

— Вот еще! Джамбул безграмотный, а пишет!

Кое-как я спасся от этого предприимчивого «поэта».

...А на фронте дела идут очень плохо... Все новые города появляются в сводках и немцы все движутся вперед... А союзнички сидят, ни с места. Где же их второй фронт?

Бои идут под Армавиром. Там Лиля и мама. Надеюсь, что они эвакуировались... А имущество, конечно, все потеряли, все, что нажито годами труда.

12–31. Существенных изменений не произошло, как говорится в сводках. Ничего не писал, занимался чтением, очень много книг за это время перечитал; много времени отнимают хозяйственные дела и заботы. Через 4–5 дней получаем письма от Вивы, у него все обстоит благополучно. С сердечным трепетом слушаем сводки о военных событиях, ждем перелома, а его все нет... Ждем открытия второго фронта, пока напрасно.

«Прежде чем уговоришь союзников открыть второй фронт, чахотку можно нажить», как справедливо говорит один из героев пьесы Корнейчука «Фронт».

Сентябрь

1. Год тому назад открылись занятия в Москов[ском] Ин[ститу]те Цвет[ных] Мет[аллов] и Золота, а я в этот день метался, как угорелый,