Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский

собственной малозначительности по сравнению с тем, что уже было и что еще будет. Отсюда, мне кажется, проистекала трифоновская скептическая и несколько снисходительная к себе улыбка, игравшая на его лице даже тогда, когда оно сияло и лучилось довольством.

Писателей старшего поколения, с долгим и солидным прошлым, он не мерил лишь сегодняшними страстями, а как бы видел их в потоке времени, в переменах и развитии, никогда не забывая того хорошего и доброго, что они сделали и с собой принесли. Все это помогало ему находить надежный и верный тон отношений с самыми разными людьми.

Далеко не простыми были отношения Трифонова последних полутора десятилетий с его литературным учителем Константином Александровичем Фединым. Они редко встречались, хотя были расположены и привязаны друг к другу.

Покажу это только на одном факте. В прозе Федина и Трифонова есть общее действующее лицо — красный военачальник и герой гражданской войны Ф. К. Миронов. В подходе к этой исторической фигуре отчетливо обозначилась разность их общественно-литературных позиций.

О Миронове и мироновцах идет речь на страницах романа Федина «Необыкновенное лето», напечатанного впервые в 1948 году. Миронов, как уже говорилось подробно, изображен в повести «Отблеск костра», а затем стал прообразом комкора Мигулина в романе «Старик».

Из богатой событиями биографии Ф. К. Миронова романистами взят один и тот же эпизод, который трактуется ими по-разному. Это — самовольное выступление на Южном фронте в августе — сентябре 1919 года. Нарушив приказ, Миронов во главе конного корпуса двинулся на Дон, где свирепствовали деникинцы. За этот акт анархии в напряженной боевой обстановке, как отмечается в посвященной Ф. К. Миронову статье в томе 16-м последнего (третьего) издания Большой Советской Энциклопедии, он «в конце сентября был арестован и в октябре приговорен военным трибуналом к расстрелу, но тут же помилован ВЦИК и реабилитирован Политбюро ЦК РКП (б)».

Уже после событий, затронутых в обоих романах, Филипп Кузьмич Миронов (1872–1921) сражался во главе Второй Конной армии, освобождавшей Крым. Согласно сведениям той же БСЭ: «2 сентября — 6 декабря 1920 успешно командовал 2-й Конной армией в боях против войск генерала П. Н. Врангеля. Награжден 2 орденами Красного Знамени и Почетным революционным оружием».

Таковы представления о Ф. К. Миронове в современной исторической науке, после того, как события, связанные с его жизнью и деятельностью, были очищены от произвольных искажений, а имя героя гражданской войны восстановлено в летописи народной памяти.

Но не так было в конце 40-х годов, когда писался роман «Необыкновенное лето»…

В дальнейшем, готовя переиздание, Федин внес значительные исправления в «военные картины» романа, отвечавшие новым, более объективным трактовкам событий гражданской войны в советской исторической науке после XX съезда партии. Что касается фигуры Ф. К. Миронова, то тут, к сожалению, уточняющая работа не была доведена до конца. На некоторых страницах остались следы тех неверных представлений о характере и побудительных мотивах действий Миронова и вверенного ему казачьего корпуса в августе — сентябре 1919 года, которым долгое время следовали официальные публикации и источники информации, какими располагал писатель при работе над произведением. Самовольный революционный порыв именовался в них «авантюрой», «мятежом», «изменой» и т. д.

В 1978 году, после кончины Федина, издательство «Художественная литература» предложило мне прокомментировать его дилогию (романы «Первые радости» и «Необыкновенное лето»), готовившуюся к выпуску под общей обложкой в серии «Библиотека классики». Особое внимание следовало уделить страницам и эпизодам второго романа, где речь идет о выступлении казачьего корпуса Миронова.

Для уяснения сложного переплета событий гражданской войны, борьбы разных интересов и сил в районах Поволжья и Дона летом — осенью 1919 года потребовались разные фактические источники. Обратился я за консультацией и к Трифонову, хорошо осведомленному в историческом материале. Тем более что всего лишь за два месяца до этого, в мартовском номере журнала «Дружба народов», был напечатан роман «Старик».

Сохранилась запись беседы 3 мая 1978 года, сделанная по этому случаю. Юрий Валентинович высказывался довольно резко. Признавая мастерство и изобразительную силу Федина, он упрекал автора «Необыкновенного лета» в нередкой однозначности творческих решений, в шаблонах мысли, которые предпочитают два цвета: черный или белый. Оттого-то, по его словам, и случился грех легковерия. Время же потом все ставит на свое место. Читать это теперь уже трудно. Даже и безотносительно к конкретным именам.

Привожу запись дальнейшего диалога:

— У нас был разговор о Миронове примерно году в шестьдесят пятом, но Константин Александрович, человек прежней закалки, стоял на своем, и мы тогда разошлись. У художников трудная судьба, но выживает только правда. Вот ведь Шолохов, хотя находился в таких же условиях, как Федин, в «Тихом Доне» о Миронове ничего плохого не говорит, в крайнем случае пишет о нем вполне нейтрально… Оттого-то это и подлинный кусок жизни, без всяких мертвых вкраплений! Словом, Константин Александрович не проявил достаточной зоркости или мужества, когда писал, а потом остановился перед необходимостью больших сюжетных изменений. Не стал их делать…

— Или не смог?

— Или не смог…

— Как ты думаешь, не подойдет ли такая формула для комментария: «Он оказался во власти распространенных тогда представлений о Миронове»?

— Очень хорошо. Вот так и было! Ведь мой отец (эта мысль есть в «Отблеске костра») уже и в глубокие мирные времена держался категорий гражданской войны: человек, нарушивший приказ, пусть даже нелепый, губительный, как и было с Мироновым, в его глазах падал, а уж если военачальник, поставленный над людьми, то дело ясное — авантюрист…

В таком ключе и были затем прокомментированы эпизоды романа «Необыкновенное лето» в томе дилогии, вышедшем в издательстве «Художественная литература» в 1979 году.

Наметившееся отчуждение между учеником и учителем вовсе не означало прекращения отношений. Трифонов посылал Федину свои книги. Одно из последних писем Федина, написанное незадолго до кончины, обращено к Трифонову.

Говорить о Федине, человеке, нам обоим знакомом, к тому же пятнадцать с лишним лет возглавлявшем писательскую организацию страны, с Юрием Валентиновичем доводилось, конечно, неоднократно. Но особенно подробными были беседы, которые повлекли за собой обращение к Трифонову за мемуарным очерком для сборника воспоминаний.

В январе 1979 года состоялась встреча, о которой мы условились по телефону после моего звонка из Переделкино. С неторопливой убежденностью Юрий Валентинович повторил все свои критические суждения о Федине, но сказал также, что считает Константина Александровича своим литературным учителем и никогда не забудет того доброго, что сделал для него писатель.

Трифонов рассказывал, как летом 1944 года он, тогдашний восемнадцатилетний парнишка с авиационного завода, стал студентом Литературного института. По тетрадкам ученических виршей и слабенькому рассказику председатель приемной комиссии К. А. Федин высмотрел дарование. Он же поддержал в трудный момент беспомощно и