Крутые парни и второй пол - Сьюзан Фрайман

пост-идентичности, но также очень значительное количество феминистских трудов, предлагающих гибкое, ситуационное, интерсекциональное прочтение функций гендера в отдельно взятых контекстах. С моей точки зрения, хоть такие запросы поступали со всех уголков левой академии, исследователи феминизма воспринимали их с наибольшей серьезностью и добивались наилучших результатов. В этой книге я постаралась показать трудности, с которыми сталкиваются левые ученые, пытаясь найти идеологический баланс сразу для нескольких точек зрения. Я привожу лишь несколько (из десятков, которые я могла бы назвать) работ, в которых предпринимается подобная попытка создать устойчивую модель политической и аналитической многозадачности.

В области постколониальных исследований можно назвать Энн МакКлинток, ученицу Эдварда Саида. В ее работе «Imperial Leather: Race, Gender and Sexuality in the Colonial Contest» (1995) взаимопроникновение категорий берется за отправную точку, что ясно уже из названия книги. МакКлинток показывает, как различные контексты, начиная викторианской Англией и заканчивая современной Южной Африкой, постоянно пересекаюся и перекодируют друг друга. Анджела МакРобби, как я уже отмечала в главе об Эндрю Россе, внесла значительный вклад в пересмотр парадигмы британских культурных исследований, оспаривая определения «субкультуры», не рассматривающие практики девушек-подростков. Ее диахроническое исследование журналов «Feminism and Youth Culture: From „Jackie“ to „Just Seventeen“» (1991) отталкивается от более ранних этнографических исследований Бирмингемского центра и, разделяя их интерес к классу, отходит от принятого там акцента на исследованиях практик юношей. Таня Модлески также занимает важное место в комплексных феминистских прочтениях современной культуры благодаря критике маскулинности (включая академическую), проницательной критике связей расы, гендера и сексуальности в кинематографе и своей принципиальной сосредоточенности на женщинах, заметной на всем промежутке от ее знаковой книги «Loving With a Vengeance» (1982) до недавнего сборника эссе (1998).

Если говорить об исследованиях расы, я в первую очередь хочу упомянуть таких исследователей, как Дебора Макдауэлл и Филипп Брайан Харпер. «The Changing Same» (1995) Макдауэлл предлагает не только новые прочтения ранее неизвестных произведений чернокожих женщин, но и метакритику расы/гендера, строго анализируя комментарии к ним, начиная от рецензий в масс-медиа и заканчивая сложными научными работами. Я также восхищаюсь книгой Харпера «Are We Not Men?» (1996) за смелое исследование расы, гендера и сексуальности как нормативных категорий и их взаимодействия друг с другом, рождающего черную маскулинность, паникующую по поводу «женственности». Все эти тексты, уходя корнями в историю феминизма, находят способ также использовать феминизм в диалоге с новыми увлекательными подходами в различных сферах левых исследований. И мне кажется, что они делают все как надо, призывая нас всех принять от них эстафетную палочку.

Наконец, я бы хотела привести еще несколько общих соображений о возможном антидоте против «крутизны». В одной главе за другой мы становились свидетелями нервных протестов против домашнего и материнского, наблюдая: как Тарантино через насилие разрушает интимность и развенчивает реальность дома; как Саид использует романы Остин о домашнем порядке как эмблему империализма; как Росс создает иконографию конвенциональной и властной матери; как в различных нарративах Гейтс реализует постепенное самоутверждение над матерью; и наконец, как Эдельман стремится игнорировать материнскую сексуальность. Я хотела поставить под сомнение резонность этих презрительных попыток показать мать некрутой, акцентировав внимание на излишней увлеченности маскулинности представлениями о молодости, ее страхе перед изменчивостью плоти и ее бегстве от интимной близости. И я хочу противопоставить этим тенденциям наслаждение телом, стареющим, становящимся все более мягким и менее цельным. Я настаиваю на полноправии женского удовольствия, особенно на считающемся оксюмороном материнском удовольствии, гомосексуальном или любом другом. Согласно линии защиты сентиментальности у Фейнберг, моей целью является субъект, мягкосердечный и даже немного плаксивый (но не как Саид), не слишком жесткий и не слишком подвижный, способный испытывать привязанность, выполнять банальную и плохо поддающуюся описанию работу «мамы». Я хочу добиться проявления чувств не по поводу тепличной чистоты маленьких детей, а по поводу высокого уровня самоубийств среди квир-подростков. Я буду приветствовать кризис представления о домашнем хозяйстве как о специфической женской сфере деятельности и его реабилитацию как этической, аффективной, эстетической и публичной категории.

Мы также наблюдали повторяющуюся ассоциацию между маскулинностью и «истинной» оппозиционной политикой: в соединении у Спайка Ли и у Гейтса-младшего уличной жесткости с подлинной чернотой; в выборе Саидом историй мужчин в качестве примеров сопротивления колониализму; в привилегированнии Россом парней, играющих в футбол или увлекающихся порнушкой, как бунтарей, подрывающих буржуазное мышление; в идентификации квир-теорией сексуальности гея-мужчины с сексуальной анти-нормативностью. В каждом из этих сценариев женщины почему-то оказывались воплощением конвенциональности и консерватизма, и я, конечно же, оспариваю политику подобных гендерных парадигм. На самом деле, как настоящий плохой парень и хороший постструктуралист, я тоже виновна в нарушении правил и подрыве общепринятых категорий, но не формалистским способом, предполагающим трансгрессию ради трансгрессии. Я хочу, чтобы критики и теоретики, вместо того чтобы осуществлять моральную дискриминацию, поливая кого-то помоями, были способны на тесное и неироничное взаимодействие с миром. Я понимаю, что многие из этих вещей, такие как внимание науки к женщинам и гендеру; защита понимаемых как феминистские ценностей и практик; политическое возмущение и свобода действий для женщин, – были в списке наших требований восстановления прав «женственности» еще в 1980-е. И возможно, риск гендерного эссенциализма будет снижен, если мы будем переизобретать феминистскую критику XXI века под знаменем отмены крутой мужественности.

Примечания

1

Stearns P. N. American Cool: Constructing a Twentieth-Century Emotional Style. New York, 1994.

2

Majors R., Billson J. M. Cool Pose: The Dilemmas of Black Manhood in America. New York, 1991. Также см.: Frank T. The Conquest of Cool: Business Culture, Counterculture, and the Rise of Hip Consumerism (1997), Pountain D., Robins D. Cool Rules: Anatomy of an Attitude (2000), MacAdams L. The Birth of Cool: Beat, Bebop, and the American Avant Garde (2001).

3

Stansell Ch. American Moderns: Bohemian New York and the Creation of a New Century. New York, 2000. Р. 225–272.

4

Также см.: Weigand K. Red Feminism: American Communism and the Making of Women's Liberation. Baltimore, 2001, – где доказывается, что Элеанор Флекснер, Герда Лернер, Сьюзан Б. Энтони (внучатая племянница феминистки XIX века) и другие смогли развить феминистские взгляды в Коммунистической партии / среди «старых левых» 1950-х годов. Отвергая термин «феминистка» (скомпрометированный политикой, представлявшей интересы среднего класса Национальной женской партии), эти женщины тем не менее смогли сформулировать критику мужского превосходства, а также расизма и капитализма. Именно она, по