Крутые парни и второй пол - Сьюзан Фрайман

Чтобы уверовать в эту сказочную версию событий, Гейтс забывает о том, что Джейни избавляется от обезумевшего от ревности Ти Кейка, пытавшегося избить ее, решив хранить память лишь о его нежности. Более того, Гейтс неверно истолковывает знаменитый отрывок, в котором Херстон пишет о том, как «Джейни жаждала быть грушевым деревом, или даже любым цветущим деревом! Она хотела целовать пчел, поющих о начале нового мира! Она представляла себя с блестящими листьями, лопающимися почками и чувствовала, как готова бороться за жизнь, ускользающую от нее. Чем же были для нее поющие пчелы?»[385]. Гейтс отмечает, что образ грушевого дерева возникает вновь, когда Джейни встречает Ти Кейка: «Он мог бы быть пчелой на цветке – цветке грушевого дерева весной»[386]. Гейтс игнорирует тот факт, что Херстон многократно сравнивает саму Джейни с грушевым деревом и сообщает нам, что «Джоди пока еще не стал воплощением дерева Джейни»[387] и что «Ти Кейк не только воплощает дерево Джейни, он является целым лесом»[388]. Разумеется, Ти Кейк – привлекательный (хотя и не слишом верный) любовник, который учит Джейни водить, рыбачить, стрелять и т. д. Но при всем этом Херстон изображает его всего лишь пчелкой в цветке Джейни, помогающей пробудить грушевое дерево ее собственной сексуальности и креативности. Гейтс же, наоборот, выставляет Ти Кейка финальным достижением того, что он называет «историей Джейни Кроуфорд-Килликс-Старкс-Вудс»[389], тем самым подменяя поиск героиней оргазмической и экстатической самости терпеливым ожиданием покровителя.

Идеализируя Ти Кейка, Гейтс делает феминисткую критику Херстон куда менее острой, предполагая, что она направлена исключительно на высокомерного Джо Старкса. Джо, конечно, и в самом деле, является самым невыносимым патриархом в книге. Ревнуя ее ко всем встречным, он заставляет Джейни прикрыть волосы в магазине и дает ей пощечину за то, что она однажды сжигает на плите ужин[390]. Однако, как я уже упоминала, он не единственный, кто унижает и бьет Джейни. И в обоих случаях рукоприкладство со стороны мужчины встречается одобрительным хором жителей общины[391]. Гейтс упоминает разговор между сидящими на веранде Кокером и Джо Линдсеем о «достоинствах битья женщин»[392], но продолжает писать о «громком голосе Джоди… как синекдохе угнетения, спорящем с голосом сообщества, неотъемлемой частью которого Джейни стремится стать»[393]. Также Гейтс признает, что, когда Джейни указывает на Джо, она не просто подписывает ему смертный приговор, но и актуализирует «критику первой волны феминизма, направленную на господство укорененного в афроамериканской традиции сексистского мужского голоса»[394]. И тем не менее он продолжает утверждать, что Джо и только Джо воплощает собой подобную «фигуру мужчины-автора»[395]. Таким образом, сексизм становится недостатком конкретной личности, тогда как Херстон, как я считаю, показывает, что сексизм является широко распространенной идеологической системой, включенной в традиционный афроамериканский уклад жизни и укорененной в нем.

Ведь Херстон и Уокер, критикуя аспекты принудительной гетеросексуальности, в том числе стандарты белой красоты и легитимацию мужского сексуального господства, яростнее всего обрушиваются на практику дискредитации женской речи. Оба романа достигают кульминации в сценах, где Джейни и Сесилии удается, покончив с доминированием мужчин в разговорах, вернуть себе контроль и над собственной жизнью. Они не просто играют в дюжину, но и означивают свое отношение к исключению и унижению женщин в игре, когда Джени резко отвечает Джо: «Пф! Говоришь, что я выгляжу старой, а? Ты когда спускаешь свои штаны, сам выглядишь так, будто жизнь тебя потрепала»[396], – и когда Сесилия называет Мистера «псом бродячим», после чего говорит, что ему «давно пришла пора отправиться к праотцам». «Когда увижу твой труп, – говорит она, – мой день однозначно удастся»[397]. А то, что их слова являются шокирующе неортодоксальными, становится ясно из реакции зевак, ахающих и разевающих в недоумении рты. Однако, как мы помним – и это принципиальный момент для меня, – Гейтс отрицает, что у мужчин есть перед женщинами риторическое преимущество. В этой главе он также приводит известное определение Херстон «означиващего» («дать всем понять») в «Мулах и людях», как доказательство того, что «женщины определенно могут и практикуют „означивание“ по отношению к мужчинам»[398]. Однако сейчас я приведу в пример отрывок из «Мулов», который решительно опровергает этот тезис и который Гейтс опрометчиво описывает как случай «классического означивания» между двумя любовниками. Итак, Биг Свит признается Джо Уилларду в своей неверности. На ее излияния Джо отвечает: «Ох, женщина, кончай уже пытаться строить из себя что-то значимое», – тем самым ставя под сомнение ее способность и право вообще говорить. Но Гейтс, убежденный в том, что его Обезьяна беспола, и не осознающий, что его обзор «Означивающих» от Есу до Рида оказался уничижительным искажением женских голосов, возможно, просто не в состояния понять, насколько важна апроприация Джейни практики дюжин или игнорирование Сесилией правил гендерного дискурса[399].

Не безмозглая чирлидерша

Если в «Фигурах в черном» Гейтс скрыто обесценивал творчество двух писательниц в контексте постструктурализма, в «Означивающей обезьяне» он пишет о двух авторках, которые, помимо всего прочего, еще и феминистки, и отказывается признать значение их критики для своей концепции Означивающего. Очевидно, что нельзя на протяжении четырех глав разрабатывать модель, основанную почти исключительно на творчестве мужчин, а затем беспечно попытаться налепить ее на ничего не подозревающих женщин. В результате получается, как я показала, «теория афроамериканской литературной критики», последовательно сосредоточенная на мужчинах и отрицающая этот самый факт. Гейтс, кажется, пытался и остаться при своих обезьяних историях, и откусить от зарождающейся теории женской черной литературы. Он удовлетворяет то, что я рассматриваю как потребность реабилитировать свою «маскулинность» через терминологию черного национализма, в то же самое время преподнося себя таким образом, чтобы извлечь выгоды из взрыва интереса к творчеству Херстон и ее литературных сестер в конце 1980-х[400]. Конечно же, Гейтс и вправду сыграл ключевую роль в возникновении этого интереса. Публикация «Означивающей обезьяны» в 1988 году совпала с появлением первых тридцати томов серии Schomburg. За ними тут же последовали «Reading Black» и «Reading Feminist» в 1990 году и следующие десять томов серии Schomburg в 1991-м. Однако мы уже видели, как в подавленном гендерном кодировании «Фигур в черном» и «Означивающей обезьяны» проявились противоречивые чувства Гейтса (история о декламации в церкви), амбивалентность, сопровождавшая