Паустовский. Растворивший время - Олег Дмитриевич Трушин

Сделав мосток от темы к образам главных героев повести, которыми явились старый инженер Пахомов, выступивший автором проекта осушки малярийных болот, и художник Бечо, рисующий мандариновые сады будущей цветущей Колхиды (прототипом Бечо стал художник, основоположник так называемого наивного искусства в живописи Нико Пиросмани), молодой инженер Габуния, руководивший стройкой главного осушительного канала, охотник Гулия, добывший последнего дикого кота в камышовых зарослях болот Колхиды, ботаник Невская, аспирант Ахметелли.

На вопрос о том, как создавались эти образы и был ли у автора какой-либо пример написания, Паустовский ответил: «Конечно, был. Ответить на это очень трудно, потому что я вам назову такие имена, которые вам все прекрасно известны. Прежде всего это Пушкин, затем ещё целый ряд писателей, у которых я находил очень много интересного. При работе над образом, между прочим, очень много и совершенно неожиданно даёт Лесков. У Лескова попадаются совершенно исключительные по точности, ясности и безошибочности образы, и притом в таких вещах, которые почти не замечены и никому не известны»{179}.

В понимании Паустовского в художественном произведении абсолютно не нужен натурализм в описании людей. Работа с «обобщённым типом» наиболее подходит для работы над образами, где можно свободно проконтролировать их черты характера, вовсе не «подвязывая» себя к реальности. Это даёт определённую свободу и смелость в описании характеров и раскрытии личности, возможности показать её на контрасте.

Повесть не насыщена словесной экзотикой, всяческой терминологией (хотя при желании Паустовский мог это легко сделать), и разбивка её на самостоятельные главы не просто разрежает текст, а делает его убранным, «причёсанным» мастером. «Даже самый суровый и придирчивый читатель, следивший за дискуссиями о языке, не придерётся к языку Паустовского. Язык очень чёткий, острый, язык концентрированный, неразмазанный…»{180} – будет сказано в одной из рецензий на «Колхиду».

И всё же перевоплощать «Колхиду» в роман Паустовский не стал.

«Я думаю, что роман будет сделан, но не мною, а кем-нибудь другим. Во-первых, я занят другой темой, во-вторых, писателю трудно возвращаться к старой теме. Может быть, эта книга послужит толчком к тому, чтобы кто-нибудь из писателей взялся за разработку этой темы. Так, кажется, и есть: субтропиками заинтересовались и будут над этим работать»{181}.

Паустовский ошибся. Тема освоения Колхиды так больше и не была поднята никем. Романа об освоении Колхиды так и не получилось!

Лишь спустя несколько лет, вновь посетив Поти, Паустовский, проводя параллели между прошлым и настоящим, при этом воскрешая в памяти свой первый приезд на землю Колхиды ещё в 1923 году, напишет небольшую, похожую на программную, статью «Новые тропики», которую опубликует в новогоднем выпуске газета «Правда» за 1938 год.

«Миф об Одиссее, – укажет в ней Паустовский, – искавшем в Колхиде золотое руно, тысячелетиями оставался только мифом. Воплотить его в жизнь было дано большевикам. Они нашли – вернее, создали это золотое руно – исполинский тропический сад, действительно золотой от плодов».

Что и говорить, курьёз, порождённый временем. Сравнение несравнимого. Но для Паустовского такой каламбур текста давал возможность вдохнуть в «Колхиду» новую жизнь, тем самым приняв позицию критики.

Так было нужно!

И как показало время, Паустовский был прав.

«Писатель должен создавать свою биографию»

Паустовский создавал свою биографию как мог. Конечно, мистификация ряда событий в «Повести о жизни» тут вовсе не в счёт. И без неё подлинной биографии Паустовского с лихвой хватило бы не на один увесистый том.

1934 год задал новый жизненный темп.

Однажды «красный граф» Алесей Толстой, рассуждая о писательском труде, обронит такую фразу: «Чтобы быть писателем, надо писать нахально». Ну что же, может быть, и так! Вот только Паустовский вряд ли так умел. Ему его писательская смелость доставалась отнюдь не легко.

О своей работе над произведениями Паустовский поведает своим читателям в брошюре «Как я работаю над своими книгами», вышедшей в Профиздате.

Тогда это была общая тенденция: литераторы рассказывали читателям о своей писательской «кухне». Так, в это время и чуть ранее выходят в свет брошюры Виктора Шкловского «Техника писательского ремесла» (Москва, Молодая гвардия, 1927 год), Михаила Беккера «Писатель за работой» (Москва, Всероссийское общество крестьянских писателей, 1928 год), Лидии Сейфулиной «Критика моей практики» (Москва, Профиздат, 1934 год)…

Брошюра о писательском труде Паустовского выйдет в свет на фоне ещё одной его публикации, в которой будет говориться не только о личности писателя и его становлении, но и о чистоте писательского начала. Эта статья под заголовком «Случай в маленьком городе» будет опубликована в журнале «Литературный критик» № 8–9 за 1934 год и станет своеобразным манифестом Паустовского, особенно значимым на фоне событий, предшествующих созданию Союза писателей{182}.

Статья будет выстроена автором в форме глубокого размышления о сущности формирования настоящего писателя. В ней же Паустовский попытается ответить и самому себе на давно мучивший его вопрос: что важнее в писателе – талант или его биография?

«Писательство обязывает к высокой культуре, – укажет он в статье, – к неослабевающей ни на минуту работе над обогащением своего жизненного опыта. <…> Писатель должен быть “человеком свободной жизни”. Он непосредственно должен создавать свою биографию так, чтобы всё было подчинено одной цели – глубокому восприятию мира и борьбе за передачу этого восприятия другим. Работа писателя требует созерцания и размышления… Писательство требует не только таланта, знаний, острого ощущения жизни, но ещё и закалки в столкновениях с природой. Надо стоять с ней лицом к лицу. Надо знать голоса птиц, зверей, лесов, надо чувствовать все запахи земли, надо жить в необыкновенном разнообразии её красок, блеске её воздуха, её снегов и океанов».

Эта полемическая статья-рассуждение о личности писателя станет одной из первых в багаже Паустовского-публициста. Соответствующая своему времени, глубоко искренняя, она обнажит не только канву творческого начала Паустовского, но и подчеркнёт те требования, которые писатель должен предъявлять к самому себе. И главной гранью в алмазе личности писателя, с точки зрения Паустовского, должно быть не что иное, как общение с природой. Возможно, Паустовский к этому времени переосмысливает своё собственное отношение к проблеме воздействия человека на природу, понимая, что не всё благо, что он привносит в неё. Природа мудра, она уступает человеку под его напором, но в какой-то момент, устав от нерадивого отношения к себе, возвращает обратно сданные позиции.

Короткая поездка в Крым, посещение Коктебеля, Феодосии и Старого Крыма, где происходит знакомство Паустовского с Ниной Николаевной Грин, вдовой Александра Грина, омрачается смертью матери.

Мария Григорьевна Паустовская умерла в Киеве в июне 1934 года.

Паустовский