Экология внимания - Citton, Yves;

Чтобы противопоставить рассеянность, навязываемую нам цифровыми медиа, концентрации, поощряемой культурой книги, как это было заведено, когда мы начали читать в тишине, Николас Карр написал прекрасный панегирик "литературному мозгу":

Чтение книги было медитативным действием, но оно не предполагало очищения ума. Оно предполагает наполнение, или восполнение, ума. Читатель отключал свое внимание от внешнего потока проходящих мимо стимулов, чтобы глубже погрузиться во внутренний поток слов, идей и эмоций. В этом заключалась - и заключается - суть уникального ментального процесса глубокого чтения. Именно технология книги сделала возможной эту "странную аномалию" в нашей психологической истории. Мозг читателя книги был не просто грамотным мозгом. Это был литературный мозг. 13

Многие рыцари литературного дела, которые сегодня доблестно сражаются против сокращения рабочих мест, статуса и бюджетов в своей дисциплине, могут только порадоваться, увидев, как один из новых хозяев Сети меняет верность и присоединяется к их борьбе. В самом деле, мы увидим, что именно такое "глубокое" или "литературное" чтение, описанное здесь Николасом Карром, должно цениться в рамках экологии внимания.

В наших размышлениях о развитии нашего индивидуального внимания ориентация нашего анализа так же важна, как и его объект. В соответствии с работами Джорджа Штайнера, защита книг, литературы и гуманитарных наук обычно принимает ностальгический тон, цепляясь за остатки опыта глубокого чтения, который движется к исчезновению, чтобы опровергнуть поверхностность и иллюзии, жертвой которых стал наш новый "постлитературный" дух. Но эта аналитическая ориентация не только спорна с точки зрения нашего исторического знания, она, прежде всего, рискует стать самоисполняющимся пророчеством. Приведенная цитата из книги Николаса Карра позволит нам лучше проиллюстрировать, о чем идет речь.

Историки культурной практики говорят нам, что это глубокое чтение, восходящее к далеким временам, когда наши предки начали "более глубоко вовлекать [свое внимание] в поток слов, идей и эмоций", представляет собой лишь один из различных способов отношения к письму, и что наша "цивилизация книги" в значительной степени была построена на преодолении этой медитативной поглощенности. Прекрасная книга Ивана Иллича о Гуго де Сен-Викторе блестяще показывает, как то, что мы веками считали "текстом", должно было освободиться от своего первоначального состояния погружения в поток ораторского искусства, характерного для религиозных сочинений до двенадцатого века, - состояния погружения, которое сегодня является образцом внимательного чтения. 14 Изобрести инструменты для "навигации" по текстам и книгам (разделение на абзацы, вставка заголовков, оглавление, ссылки) было не менее важно, чем "погрузиться" в них. Даже если эти два движения находятся под прямым углом и несовместимы в каждый конкретный момент, на самом деле они дополняют друг друга - и было бы абсурдно предполагать, что я не являюсь внимательным читателем, потому что теряю нить аргументации, когда обращаюсь к концевым сноскам.

И все же именно на таком исключительном и мономаниакальном фундаментализме основаны многие из наших сегодняшних жалоб. Целая серия недавних публикаций - к сожалению, гораздо реже цитируемых во французских дебатах - рассматривает эти же вопросы с позиций, не обремененных деклинизмом. Посвятив отдельную главу деконструкции предпосылок стандартизированных тестов интеллекта, на которых основывается большинство исследований, показывающих якобы "пониженный уровень" "цифровых аборигенов", Кэти Дэвидсон рассказывает о том, как общественные дебаты вокруг интернета и видеоигр (в которые играют 97 % представителей этого поколения) были резко изменены в США после массового убийства в школе Колумбайн в 1999 году. Она подчеркивает , что самое обширное исследование видеоигр (опубликованное Pew Research Centre в 2008 году) предполагает, что "поглощенность играми не противоречит социальной жизни, гражданской активности, сосредоточенности, вниманию, связи с другими детьми или сотрудничеству". 15 Ее вывод идет вразрез с доминирующим ностальгическим дискурсом:

По всем статистическим показателям эти "цифровые аборигены" являются самыми счастливыми, здоровыми, социальными, граждански настроенными, хорошо адаптированными и наименее склонными к насилию и саморазрушению подростками с тех пор, как в конце Второй мировой войны начали проводиться крупные демографические исследования. [...] Если дети не могут уделять внимание в школе, это может быть не столько из-за СДВГ, сколько из-за несоответствия между потребностями и желаниями современных учеников и национальными стандартами образования, основанными на эффективности класса, созданного до Первой мировой войны. Отупляет ли детей цифровая культура или наша настойчивость в отношении успеха и неудачи, измеряемых тестированием, ориентированным на навыки ответов на предметы низшего порядка и в значительной степени не имеющие значения? Являются ли видеоигры проблемой или, как я подозреваю, проблемой является наш повсеместный отказ от новых трех "Р" (строгость, релевантность и взаимосвязь) в пользу устаревших тестов, основанных на заучивании случайных фактов, которые имеют мало общего с тем, как дети на самом деле читают, пишут и выполняют арифметические действия в Интернете - или должны будут делать это на рабочем месте? 16

Хотя оптимизм Кэти Дэвидсон, безусловно, должен быть смягчен в той же степени, что и упадок авторов, которых она критикует, ее анализ дает две важные рефрейминги. С одной стороны, мы задаемся вопросом, не может ли новый обскурантизм, отмеченный в развитии наших аттенционных установок, - подобно пьянице, который ищет свои ключи под фонарем из-за его света, хотя потерял их в другом месте, - быть следствием того, что мы неспособны обратить наше внимание (и прежде всего наши измерительные приборы) на новый опыт, свойственный цифровой эпохе. С другой стороны, как мы видели выше, многие из наших тревог основаны на весьма спорной предпосылке об исключительной альтернативе и естественной несовместимости между цифровым гипервниманием, символизируемым видеоиграми, и глубоким вниманием, отождествляемым с литературным чтением.

Именно для того, чтобы преодолеть эту обманчивую альтернативу, Кэтрин Хейлз призвала гуманитарные науки плюрализовать свое понимание чтения. Да, практика внимательного текстуального чтения является центральным упражнением в литературоведении, но нет, литературоведение ничего не выиграет от того, что замкнется вокруг этого единственного упражнения. Вместо того чтобы трусить в вчерашнего определения, им лучше передислоцироваться в более широкое дисциплинарное поле, которое еще только предстоит создать, - сравнительные медиаисследования:

Обучение чтению сложных текстов (т.е. "внимательное чтение") долгое время считалось уделом гуманитарных наук, и ученые-гуманитарии гордились тем, что знают, как это делать хорошо, и как научить этому студентов. С появлением цифровых медиа на все большую долю того, что считается "грамотностью", претендуют другие способы чтения, включая гиперчтение и анализ с помощью машинных алгоритмов ("машинное чтение"). 17 Было доказано, что гиперчтение, часто ассоциируемое с чтением в Интернете, также приводит к когнитивным и морфологическим изменениям в мозге. Молодые люди находятся на переднем крае этих изменений, но педагогические стратегии до сих пор не были разработаны таким образом,