Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

Уже в начале статьи Толстой поддержал критику Гоголем далеко не державного отношения к слову Державина. Для царедворца судьба слова оказалась менее значимой (читатель «за слова меня пусть гложет»), нежели его экзерсисы в области сатиры. В этой связи обоим пришлась по душе пушкинская мысль (и потому Толстой отчеркнул ее):

«Поэт на поприще слова должен быть так же безукоризнен, как и всякий другой на своем поприще».

Понимая вслед за Гоголем ответственность писателя за каждое «сказанное» им слово, Толстой отчеркнул в тексте Письма соответствующий этой мысли фрагмент и рядом с ним, на полях, поставил знак NB (отметь: хорошо), в самом же тексте подчеркнул наиболее значимые слова:

«Потомству нет дела до того, кто был виной, что писатель сказал глупость или нелепость, или же выразился вообще необдуманно и незрело» (4, 18).

Толстой отчеркнул и текст, в котором Гоголь категорически восстал против всякого оправдания слова, сказанного вопреки совести художника:

«Оно (потомство. — В.Р.) не станет разбирать, кто толкал его под руку: близорукий ли приятель, подстрекавший его на рановременную деятельность, журналист ли, хлопотавший только о выгоде своего журнала. Потомство не примет в уважение ни кумовство, ни журналистов, ни собственную его бедность и затруднительное положение» (4, 18).

Гоголь, указав на «призвание Божие» Державина, вопрошал с удивлением:

«…ведь ты же получил в добавку к тому ум, который видел подальше, пошире и поглубже Дела, нежели те, которые тебя подталкивали. Зачем же ты был ребенком, а не мужем, получа все, что нужно для мужа? Словом, еще какой-нибудь обыкновенный писатель мог бы оправдываться обстоятельствами, но не Державин» (4, 19).

Толстой всецело был солидарен с Гоголем и потому отчеркнул эти 6 строк, на полях поставил знак NB. Для него, как и для его предшественника, недопустим был никакой сговор писателя с собственной совестью.

Претил обоим художникам и волюнтаризм журналистов, издателей, позволявших себе без ведома автора публиковать ранее не изданные произведения.

«И все потому, что не сожжено то, что должно быть предано огню. Приятель наш П…..н имеет обыкновение, отрывши, какие ни попало, строки известного писателя, тот же час их тиснуть в свой журнал, не взвесив хорошенько, к чести ли оно или к бесчестью его» (4, 19).

Толстой выделил этот текст, поставив рядом с ним на полях NB. Он был достаточно строг к своим произведениям. Многие шедевры впервые были напечатаны лишь после его смерти: Отец Сергий, Фальшивый купон, После бала, Живой труп, Хаджи-Мурат и др. Но главное заключалось в том, что он при жизни страдал от агрессии родных и близких, бесцеремонно вторгавшихся в его творчество.

Толстой не мог не обратить внимания на глубину раздумий Гоголя о значении и месте слова в жизни человека и общества. Гоголевский текст, написанный искренне и правдиво, дышал многими смыслами, звучал как реквием по оскверняемому «неосвященными устами» Божественному слову.

Толстой отчеркнул 20 строк, в них подчеркиванием отметил наиболее важные мысли, а на полях подле всего фрагмента поставил знак NB:

«Какой-нибудь мелкий читатель останется благодарен; но потомство плюнет на эти драгоценные строки, если в них бездушно повторено то, что уже известно, и если не дышит от них святыня того, что должно быть свято. Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними; иначе они вдруг обратятся в общие места, а общим местам уже не верят. Не столько зла произвели сами безбожники, сколько произвели зла лицемерные или даже просто неприготовленные проповедатели Бога, дерзавшие произносить имя Его неосвященными устами. Обращаться с словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку… Беда произносить его писателю в те поры, когда он находится под влиянием страстных увлечений, досады, или гнева, или какого-нибудь личного нерасположения к кому бы то ни было, словом — в те поры, когда не пришла еще в стройность его собственная душа: из него такое выйдет слово, которое всем опротивеет. И тогда с самым чистейшим желанием добра можно произвести зло» (4, 20).

Нравственная высота Гоголя с особенной силой сказалась в финальной части главы, когда речь зашла о клеветниках, гнилом слове и о миссии писателя как верховного хранителя слова, дара Божия. Толстому был понятен пафос предшественника. Он не только отчеркнул текст, но и наградил его начало своим излюбленным знаком — NB и подчеркиванием первого предложения, важность которого для него была несомненной:

«Опасно шутить писателю со словом. Слово гнило да не исходит из уст ваших! Если это следует применить ко всем нам без изъятия, то во сколько крат более оно должно быть применено к тем, у которых поприще — слово, которым определено говорить о прекрасном и возвышенном. Беда, если о предметах святых и возвышенных станет раздаваться гнилое слово; пусть уже лучше раздается гнилое слово о гнилых предметах. Все великие воспитатели людей налагали долгое молчание именно на тех, которые владели даром слова, именно в те поры и в то время, когда больше всего хотелось им пощеголять словом и рвалась душа сказать даже много полезного людям. Они слышали, как можно опозорить то, что стремишься возвысить, и как на всяком шагу язык наш есть наш предатель» (4, 21).

«Язык наш есть наш предатель». И далее последовало усиление в форме библейского запрета:

«Наложи дверь и замки на уста твои, — говорит Иисус Сирах, — растопи золото и серебро, какое имеешь, дабы сделать из них весы, которые взвешивали бы твое слово, и выковать надежную узду, которая бы держала твои уста» (4, 21).

Толстой отчеркнул цитируемые Гоголем слова Иисуса Сираха, поставил на полях подле них знак NB, а ниже выставил высший балл — 5 +++

Гоголь умер вскоре после выхода в свет «Выбранных мест из переписки с друзьями». Перед смертью он, по сути, принял обет молчания. Толстой тоже стремился к этому, ему хотелось остаться наедине с собой и Богом. Потому, может быть, и ушел из Ясной Поляны. Но родные и близкие никак не могли понять этого… Он любил стихотворение Тютчева «Silentium» и часто наизусть читал из него любимые строки:

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймет ли он, чем ты живешь?

Мысль изреченная есть ложь.