Балтика (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

– Каковы потери? – крикнул он, со злостью бросая поводья.

– Полтысячи уже положили! – сдавленно доложился отрядный начальник генерал-майор Шульц.

– Сдуру можно и палец сломать!

Михельсон вытер платком вспотевшее багровое лицо. Не глядя на семенившего рядом Шульца, отправился осматривать передовые позиции.

– Будем все начинать сызнова! – заявил он, спрятав подзорную трубу. – Выкатывайте вперед артиллерию!

Солдаты, переводя дух, жевали подвезенные ячменные лепешки, запивая кислым молоком.

Спустя какой-то час по шведам ударили русские пушки, одновременно двинулась в обход лесными тропами пехота. Не приняв боя, шведы бежали. Бросая обозы, барон Стединг уходил на север. Вездесущие казаки первыми набивали брошенным добром переметные сумы. Хвалили шведов:

– Хорошо живут, ишь добра-то с собой таскают сколько! Завсегда есть чем поживиться!

– В Лапландию, видать, подался Стединг! – довольно хмыкали в усы офицеры дозорных разъездов. – Нам его никак не догнать, уж больно прытко поскакал!

– Каковы потери теперь? – вновь поинтересовался у Шульца Михельсон, когда батальоны двинулись вслед неприятелю.

– Убитых и пораненных не имеется. – Понурив голову, доложил отрядный начальник.

– Вот как надо вам воевать и впредь! – наставительно заметил победитель Пугачева, легко вскакивая в седло. – Чтоб солдата понапрасну не губить, головой думать надлежит, а не каким иным местом!

Артиллерийской батареей у Михельсона скромно и добросовестно командовал артиллерийский поручик Ваня Пнин, внебрачный сын фельдмаршала Репнина. Артиллеристом Ваня был хорошим и метко палил по шведам, за что получил Анненский крест от самого командующего. Но мечтал Ваня об ином.

– Хотел бы я сделать так, чтобы у нас в России и последний крестьянин книжки читал да на языках иноземных изъяснялся! – говорил он в минуты откровения сослуживцам, а потом читал свои вирши:

На вопрос: Что есть Бог? Я отвечу должно:

Сего нам Существа определить не можно!

Но будем почитать Его в молчаньи мы!

Проникнуть таинство бессильны всех умы,

И чтоб сказать – что Он? самим быть богом должно!

Офицеры артиллерийские от вирший таких заумных делали круглыми глаза, переглядывались: дурит, мол, фельдмаршальский сынок, даром, что незаконнорожденный!

Ночами в своей палатке Пнин писал трактат «Опыт о просвещении относительно к России» и переводил французских классиков. Мечтал же о собственном литературном журнале. Когда-то все это сбудется, хотя жизни было отпущено Ване всего ничего. Сегодня никто и не помнит уже об Иване Пнине, а зря, человек он был светлый и таланта большого. Светлая память ему – воину и литератору!

Медленно, словно нехотя, линия фронта начала постепенно смещаться на запад. Но и у неприятеля был заготовлен свой ответный ход. В начале июня Густав Третий начал выводить главные силы с винтер-квартир, а спустя неделю нанес ответный мощный удар по приморскому флангу русской армии. Отогнав тамошние российские слабосильные отряды, шведы с ходу форсировали речку Кюмень. Одновременно в ее устье вошла шхерная флотилия короля и ожесточенно бомбардировала Кюменьгородскую крепость. Перебравшись через реку, королевская гвардия обрушилась на отряд генерал-майора Боура. Отбиваясь, наши отходили. Бой у местечка Лиикалы. Отход. Бой у местечка Скогбю. Отход.

Наконец солдаты Боура соединись с отрядом генерала Левашева, дравшимся правее. Дальше отходить им было некуда. Крепость Фридрихснгамскую велено было удерживать до последнего. Теперь солдатам оставалось одно – умирать! Но в самый тяжелый момент шведы, неожиданно для всех, вдруг ослабили натиск. Почему и отчего это случилось, никто не знал.

А через несколько дней к главным силам вышел с боем арьергард русского отряда. На солдат страшно было смотреть, столь измучены и ободраны они были. Во главе их подполковник Кузьмин-Караваев. Голова повязана какой-то грязной тряпкой, лицо обросло щетиной, от мундира остались одни лохмотья.

– Вышли все и раненых на себе вынесли! – устало доложился он.

Именно этот долговязый подполковник со своими солдатами и стал причиной прекращения наступления шведов. Значительно отстав от главных сил отряда, Кузьмин-Караваев начал настоящую партизанскую борьбу. Каждая пядь земли доставалась теперь шведам ценой немалой крови. За каждым кустом, за каждым поворотом дороги их ждали свинцовые пули караваевских стрелков.

Наступающие то и дело натыкались на расставленные подполковником хитроумные ловушки-засады и теряли людей от точных выстрелов невидимого противника. А чего стоили внезапные штыковые атаки на узких лесных дорогах, когда на бредущих солдат внезапно обрушивались партизаны Караваева с криками «ура» и не было от них не пощады, ни спасения. У деревни Скогбю упрямый подполковник дважды заманивал шведов за болотистый ручей, а затем укладывал их там сотнями, расстреливая на выбор.

Именно столь упорное сопротивление горстки русских солдат, огромные потери и почти мистический ужас шведов, боявшихся отныне каждого куста, и стал причиной остановки королевских войск. Обеспокоенный солдатским ропотом, Густав Третий решил не рисковать и подтянуть свежие части.

Однако, несмотря на этот частный успех начало кампании, по большому счету, было Мусиным-Пушкиным проиграно. Отбив у неприятеля никому не нужные саймские болота, генерал едва избежал разгрома на приморском левом фланге.

– Почему вы медлите, почему не нападаете сами? – вопрошали все Мусина.

«Мешок нерешимый» лишь руками разводил:

– Я не медлю, я стратегирую да жду еще, чтобы из Петербурга прибыла ко мне флотилия гребная, тогда-то, с морячками объединясь, и двинемся на супостата.

– А без флотилии неужто нельзя? – вновь вопрошали настырные.

– Не, без морячков никак не можно! – качал буклями старомодного парика толстый генерал. – Ибо сия война особая – война морская!

Мусин-Пушкин подошел к окну и отворил ставни. Мимо по улице маршировали куда-то солдаты, распевая:

Прочь вы, шведы убирайтесь, нам испуг свой показав.

Знайте вы и все страшитесь – против вас сам Пушкин – граф.

Ой, да, ай-лю-ли, наш красавец Пушкин – граф!

Мы идем за ним в сраженья, словно как на пир

Исполняя той веленья, кой дивится целый мир.

Ой, да, ай-лю-ли, кой дивится целый мир!

Как детей, нас граф лелеет, ведь таков его есть нрав.

Сердце доброе имеет наш красавец Пушкин – граф.

Ой, да, ай-лю-ли, наш красавец Пушкин – граф!

– Хорошо поют, – расплылся в улыбке Мусин-Пушкин. – И все ведь главное верно! Только вот насчет красавца, возможно, загнули немного. Ноне я уже не тот, что был раньше, хотя и счас, известное дело, орел! А ведь как поют! Аж за душу берет и, главное ведь, все верно!

Солдаты допели приказанную им песню до конца, и теперь с улицы до генеральских ушей доносился лишь дружный топот сапог.

* * *

Затем Мусин-Пушкин отважился перейти в наступление. 31 мая отряд генерал-поручика Михельсона атаковал у деревни Кири неприятельское укрепление,