Искусство просвещать. Практическая культурология для педагогов и родителей - Евгений Александрович Ямбург

приводит к срывам в нравственные пропасти. Непосильная для обычного человека задача может порождать и такую реакцию: «Коль скоро я не в состоянии достигнуть горних высот, то провались оно все пропадом. Не став праведником, буду немыслимым грешником».

Если плохи мир и Бог,

Значит, я не так уж плох!

Если жизнь и вправду ад,

Значит, я не виноват!

Значит, можно дальше мне

Благоденствовать в говне!

То есть все совсем не плохо!

Наливай по первой, Лёха!

Тимур Кибиров[72]

Видимо, отсюда проистекает достаточно спорная мысль Алексея Максимовича Горького, выдвигавшего в качестве одной из серьезных причин ожесточенного братоубийства в ходе революции и гражданской войны повсеместное чтение простыми людьми святоотеческой литературы: «Можно допустить, что на развитие затейливой жестокости влияло чтение житий святых великомучеников, – любимое чтение грамотеев в глухих деревнях»[73].

Невеселую, антипраздничную линию воспитания юношества развивал и «Домострой». Наряду с такими пороками, как ложь, клевета, блуд, колдовство, он указывает: «…или на охоту ходит с собаками и птицами и медведями; и творит все, угодное дьяволу, скоморохов с их ремеслом, пляски и игры, песни бесовские любит, и костями и шахматами увлекается, – так вот, если сам господин, и дети его, и слуги его, и его домочадцы все такое творят… – прямиком все вместе в ад попадут, да и здесь уже прокляты всеми»[74].

По «Домострою», детей следует воспитывать в запретах, запрещается даже смеяться, играя с ними.

Проклятия развлечениям посылал и неистовый протопоп Аввакум. Когда пришли скоморохи с бубнами, домрами и медведями, Аввакум маски и бубны изломал, одного медведя побил, а другого в поле отпустил.

И, наконец, уже упоминавшийся известный тихомировский букварь для начальных школ поучает детей: «Благо ходити в дом плача, нежели в дом пира»[75] («Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира»; Еккл. 7: 2). Отдавая должное заложенному в букваре этическому посылу в воспитании детей, формирующему у них способность к состраданию, мы вместе с тем не можем не видеть, что такой подход страдает односторонностью. Воспитание детей многоцветно. При всей исключительной важности формирования у детей отношения к смерти (о чем говорилось выше), оно не может идти только под звон погребальных колоколов.

Тем не менее подозрительное отношение ко всяческим развлечениям веками проникало в народное сознание, оставляло в нем неизгладимый след и до сей поры сохраняется в виде скрытого, даже не всегда осознаваемого педагогического предубеждения.

Между тем, как тонко заметил Альберт Швейцер, в христианстве одновременно присутствуют пессимизм и оптимизм. «Оно пессимистично не только потому, что, подобно брахманизму и буддизму, понимает, что несовершенство, страдание и горе являются неотъемлемыми особенностями природного мира, но и по другой, еще более важной причине: в человеке оно обнаруживает волю, которая не отвечает воле этического Бога и которая, следовательно, есть зло.

Но в то же время христианство оптимистично, потому что оно не бросает этот мир на произвол судьбы, не уходит, подобно брахманизму и буддизму, в отрицание мира и жизни, а определяет человеку место в этом мире и повелевает ему жить в нем и работать в духе этического Бога».[76]

Понять позицию церкви, веками насаждавшей дисциплину духа в толще языческого населения, можно. Не будем забывать, что большинство праздников на Руси имело языческое происхождение и ярко выраженную чувственную, вакхическую направленность. А мобилизационный, иными словами авральный, характер труда, продиктованный климатическими условиями и сезонным способом крестьянского производства, оставлял достаточный резерв для праздного времяпрепровождения, со всеми вытекающими последствиями. Потому-то праздник и ассоциировался исключительно с плотскими наслаждениями, если не с прямым развратом. Герой фильма В. М. Шукшина «Калина красная», вышедший из заключения, жаждет праздника, и организатор пиршества, собрав гостей, докладывает ему: «Народ к разврату готов!»

Но какими бы духовно-нравственными и идеологическими соображениями ни диктовались запреты, все равно: «Россияне, по старинному обыкновению, любили веселья, игрища, музыку, пляску…»[77] Иного и быть не могло, не только в силу неистребимой человеческой природы, но и потому, что настоящий праздник, по большому счету, не сводится только к отдыху и плотским утехам, а представляет собой серьезное явление в культуре. Во всех культурах, начиная с традиционных, кончая сложной, дифференцированной современной, праздник всегда был и продолжает оставаться институтом, утверждающим общественно значимые для данной культуры ценности. Вне зависимости от того, какие ценности признаются высшими, сакральные или социальные, неотъемлемой его чертой является ритуализация. Без ритуального утверждения высших ценностей праздник неполноценен и превращается в простую забаву.

Христианская матрица праздников

Это хорошо осознавала и христианская церковь, чьи праздники включали в себя два элемента: обязательное приобщение к Священному и лишь затем – веселье. Большевики организовывали советские праздники по той же схеме: сначала торжественное заседание, затем – праздничный концерт.

Что дает возможность сразу многим людям одновременно испытать чувство радости? Ощущение общности и возможность почувствовать себя другим, поскольку праздник позволяет человеку вырваться из монотонного, обыденного, рутинного существования. Веселье плоти без веселья духа – ситуация, часто наблюдаемая сегодня в отечестве нашем, – есть лишь имитация праздника. Отсюда и неизбежное быстрое пресыщение всевозможными шоу, презентациями, телевизионными играми. К слову сказать, большинство из культивируемых ныне телевизионных игр работают не на сплочение, а на разобщение людей, тем самым отрицая один из важнейших принципов праздника: создание ощущения общности. Не будем также забывать, что настоящий праздник всегда опирается на мощную традицию и, как уже отмечалось, хорошо разработанные ритуалы.

Попытка заменить ритуалы, церемонии шумными развлечениями малоперспективна, ибо ощущение праздника неотделимо от чувства причастности к чему-то большему, чем ты сам (историческая традиция, конфессия, государство, учреждение и т. п.). В противном случае, когда все это отсутствует, из праздника вынимается его сердцевина, и рождается ощущение пира во время чумы, когда радость не в радость. Все мистерии, от самых древних до христианских, строились на принципе приобщения. Мудрый Конфуций, придававший повышенное значение ритуалам, знал, что говорил: «Если благородный муж, широко изучая культуру, сдерживает ее ритуалом, ему удастся не нарушить меру»[78]. Известный западный специалист по управлению Уильям Оучи утверждает, что культура состоит из церемоний (выделено мной. – Е. Я.), собрания символов и мифов, через которые члены организации получают информацию о ценностях и убеждениях, присущих данной организации. Представления о ценностях помогают понять, что является важным для организации, а убеждения – ответить на вопрос, как она должна функционировать. Организации управляются страхами, табу и часто с помощью иррациональных механизмов, некоторые едва ли осознаются сотрудниками (никому в голову