Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

от вражды и заговора. Отрече Ольсич, выслушав угрозы: «Крепкому древу довольно своих кореней, гнилое же и на подпорах не устоит. Ты стар, Мирославе. Мужи долга Есегда стары. Видишь родной землю, еже у тя в мечте, чужда в яви». Сице сказал Ольсич и ушел, и щемили дерзкие словы. И повелел Мирослав позвать на конь дружину; поставил недалечь от Турья и всякий день упражнял ратной заботою, не позволяя виноиитие и веселье, так что мужи вскоре взроптали. Рече Мирослав: «Кто хощет служити, служи, кто не хо-щет, ступай прочь». Изгнал нерадивых, взамен набрав усердствующих. Не позволял лежебочити и старшей чади, раздавая работы, посильные для старателей. Строго обошелся и с деревляньскими княземи, потребовав во всем блюсти свою волю.

Како ни полнится река вешними водами, не изменяется лик пространства; внезапу же случается разлив, и вот уже блещут воды до небесного окоема, мечутся люди, гибнет скотье и зверье, и жизнь предстает совсем иною. Се Мирослав: тешился надеждой, и вдруг переполнился тревогой: заповеди, яко черепки разбитого горшка, и закон еле держится; не чаял уже вер-нути утраченное, необъятным предстало половодье бесчестия и неправды. Не уповая, просил владыку скликати дреговичскую волхву, чтобы подумати с нею. Владыко уклонися: «Зачем смущати смущением?» И поверил Мирославу великую тайну: съезжается уже белая волхва со всей Русьской земли и решит о грядущем; идеже съезд, утаил. И были слухи, что кыевские святища разграблены, и многие волхвы схвачены; иных пытают, иных расточили по темницям, еще иных уже убили отступники, подстрекаемы гречскими душегубами. Призраки страха подняли ся над обыднями. И принес Мирослав жертвы Перуну и Влесу ради скорой погибели христов, и жертвовал в старом святище, без ликов и без кумиров, под небом и ветром, влекущим по свету пыль сомнения и пыль веры, пыль удачи и пыль невезения.

И прибыл вскоре вестник из Кыева: «Просит Во-лодимир ожидати в Заславье; идет в надобех, по нужде, а при нем Добрын». И поспеша Мирослав в Заславье, и встал, дожидаясь, в Дозоре, веже за частокольегт, еже притыкалась в те поры к Безымянке, узкой, але полноводной, ибо не сыпали еще вала и не запружали. И се сошлись в тереме Рогнед; Володимир с Добрыном и с епископом Иоанном, а также с Чудином, переяславским болярцем, и Шихберном, варяжином, казначеем; Мирослав с посадником Буслом. И трапезовали, и Рогнед сидела обочь Володимира; первостольник ел много и вина пил довольно, не вспоминая о деле, и се заботило Мирослава; бе вдогадех, еже пожаловал не ради пблюбей с Рогнед. И прежде не раз наезжал таем; любы их быша странны и порочны, ссорились и бранились, а свиданья не скончались. По смерти Рогнед [200] рече Володимир в слезех: «Сладка жена, всколебавшая страсти; незабвенна же, в кой увидел ся и уразумел». В сих словех нахожу облик Володимира: есть ли сокрытое в человеце, что не открыто его любовью? Предают великое, ибо требует всего человеца, ничего не обещая. Слава ведь всегда ущербна, особно, коли оспаривают. Себя зрел князь в очех Рогнед; всякий знает ущербность свою болып, нежели людье; николи не убеждает других, но себя. Гордися Володимир, взяв в жены Анну, свидетельствуют однако, ничей приговор не принимал ближе к сердцу, нежели Рогнед. Она же тяготела к варязем, а не к словени; Добрына ненавидела люто, и он не должал, заслоняя князя; Добрын поторопил распуститись, пугая заговором, ибо ва-рязи славили повсюду Есислава [201], сына Рогнед, яко преемеца великого князя. Повторял Добрын о Рогнед: «Ни мать, ни жена, ни цариця, – любодейная ослиця. Ничтожна песчина в сапозе, а далеко шагнуть не дает». Всему сыщешь не одну, но много причин и много объяснений найдешь. Впроси Мирослав у Володимира при Рогнед: «Почто отринул веру и тем обрёк на беду Русьскую землю?» Князь отшутися: «Рогнед виною, укоряла в женолюбии, блудил же по неспокою своему, але неспокоен и поныне». Рече Рогнед: «Сердце утишается, обретая пристанище; коли на времёны, не обойтись без тоски. Меня же (ты) взял по державному происку. Не была и любовь домом твоим, но съезжей избою. И разве великий муж способен услажда-тись жизнью? Приемлет человецей и события, яко тропу в дальнем пути; ластишься к къ, а он уж в ином месте, среди других голосов».

И открылось нежданно: идет Добрын с епископом Иоанном порушити веру отчич и дедич в Новогородской земле, завернули же в Заславье охристити Рог-нед; христили зарано с тиунами и конюшими, со всей челядью, с отроками и отроковицами, и Мирослава понудили зрети се премерзкое бесчестие и разврат духа. Приняла Рогнед пострижение, и вскоре пошел слух, быццам по хрищении свершилось чудо: исцелися хромый сын ее Ярослав и почал ходити, а прежде не ходил. Лживый слух пущен христами; в те поры Еси-слав и Ярослав оставались в Кыеве, и лечили Ярослава царьградские балии ядом змей, вылечив гораздо до хрищения Рогнед; Ярослав не был хром от рождения, но захворел отроком, ибо купали дядьки в Непре, в нечистом месте, куда сбросили кумир Перуна, и (тому) есть очевидецы; лживому слуху благотворно опровержение; (он) лишь крепнет, оттого и слукавили христовы блудодеи [202].

Впроси Володимир Мирослава: «Что замышляют супроть мя волхвы? Камо сокрыл ся владыко Череда?» Отрече: «Пять дней назад зрел владыку в Клече-си творящим дознание о краже в святище». Засмеялся зло Володимир: «Замышляет волхва недоброе супроть, але час ее миновал, коли уже в святищех завелись тати». И добавил: «Не неволю, помятуя, что служил правдою, однако поразмысли. До дни сего не дают полюдья (одни) дреговичи, и се дурной пример для Русь-ской земли. Нетерпимо, бо платят уже без отвороту и Ватичи, и Русь скоро понесет вместо подарков уставные дани. И от Запорожи, и от Тмутараканя. Помысли о сем, Мирославе. Ныне же прошу: нужа мне ставити в Заславье монастырь и церкву, с казною же стесненье». Рече Мирослав: «Когда дарил терем, не думал, еже вторгнешь во грудь гнездилище ненавистников. Чюжим кочедыком да в мой лапоть. Смею ли потворити?» Побагровел Володимир, але не вспетушися: «Ожидать ли помоги?» Отрече с твердостию: «Не могу противного чести, и люди (мои) не станут; серебра же пришлю в Кыев, коли кругом издержался и на Христа просишь от Могожи». И хотел прочь, да Володимир удержал мягкостию, усугубив тревогу: не ищет ссоры, како же чает заполучити полюдье? чему молчит о хрищенье?

Ввечеру, егда застолье клонилось к концу, Мирослав решися разведати о замыслье Володимира. Рече: «Велми поскорбишь, еже приял чюжого бога. Народ подобен реке, – мнозие веки складывается русло. Изменив русло,