Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

не изменишь, ли реки? Что, кроме обычая, единит народ?» Володимир, охмелен, указал отвещати за ся епископу. Иоанн рече: «Если истина просит из-менити лик и сердце, что помешает? Христос – истина, остатнее ложь». Оспорил Мирослав: «Знаем истину своего желанья и мгновенья, не знаем истину вечности. Один бог – како не помрет со скуки?» Рече Иоанн: «Суть бога выше нас, ты же измеряешь человецем». Отрече Мирослав: «Ежели суть бога выше меня, то выше и тебя, смеешь ли судити суждения мои? Да и что богу служити, не помня людьского долга? Разве бози не то, что окружает и что наполняет? Не в познании ли себя познание их?» Иоанн рече: «Ваших болванов нет, а наш бог есть». И засмеялся Мирослав: «Гуще наше, и наша каша, и наша параша. Болваны – утешение глупых, пять лет, како измыслены, а преждь тысячи лет обходились без оных» 203. Вмешался в спор Володимир: «Растерянность души – се многобожие; коли Рим отказался, и цесари отреклись, и нам нет сраму». При сих словех погасли огни на светцах, а стояло много в гриднице по углам, – будто задул кто. И было знаком, и вси взволновались. И стали расходи-тись, Добрын же молвил: «Кто хощет величия, подобного величию других народей, узнаег и унижения их; кто хощет славы иной, узнает и бесславие иное». И промолчали мужи, быццам не поняли. Утром же разъехались, и оставил Володимир для Рогнед попа со служками и дружин.

Пришед в Турье, всхоте Мирослав напитись из колодезя. И принесли ковш. Только пригубил, прибежал огнищанин и рече: «Ждет Велига». И выпал из рук Мирослава ковш и соскочила (с него) серебряна оправа, и было к худу. Рече Велига: «Помнишь ли обещание?» Отрече Мирослав: «Помню». И попроси Велига в жены себе Всенежу, жену Мирослава; взял ее Мирослав перед походом в Корсунь, и была из ятвя-зей, дщерь князя Уилы, имя же ей от рождения Арда. Велми поразися Мирослав просьбе, тем паче что (Всенежа) неплодна бе; любил ее Мирослав, хоть и взял ради мира с Уилой. Але сдержался, не дал ся прогне-вати: «Коли не пойдет за тя?» Рече Велига: «Пойдет». И привели Всенежу, и согласилась распуститься. Мирослав, заподозрив в ошеломлении, еже блудодеяла, позвал челядь и девок, чтоб обличили под клятвой; они же не свидетельствовали против, то ли боясь гнева его, то ли будучи подкуплены. И всех тотчас отпустил со службы Мирослав, дав нескупно, сам же велми огорчился: «Всё рушится, и нет уже святого, не боятся бо-зей; забывают благодарность, понеже сами добра не делают». И взял трех случайных свидетелей, уплатил судье виру [204] и распустился с женою, а вено велел отослати к ее отцу [205]. Велиге же сказал: «Твердо мое слово, не отступился его. Если же забудешь (об этом), спрошу вдвойне, ибо поступил подло».

И се возворотися владыко Череда. Рече к Мирославу: «Мнозие еще почивают душою, пробудившись, прольют кровавые слезы. Недаром сказано в Книжии: «Егда умирают бози, безумеют людьские дети». И поведал о великом вече волхвов; сошлись и выбрали владыку владык – Боруслава от Деревляньской земли и в совет ему Череду от Дреговичей и Святозара от Кривичей; от Полян и Руси (никого) не выбрали, ибо прежние их владыки были заточены Володимиром. И гадали о судьбах земли и веры. Рече Боруслав: «Пока право-веры еще повсюду, преступно промешкати; пока сильнее христов, но силы тают. Володимир поклялся пред епископами в Вышгороде искоренити веру, не жалея противящегося и не щадя заблудшего. Неразумно однако отмстити вероотступнику смертию, наследуют дети его, хрищенцы, и пока малы, приставят (к ним) христы гонителей еще пуще; умолкшие варязи во-стщатся вернути прежний глас и приведут еще варязей отвне, дабы источити словеньскую силу. И греки не упустят добычи; учил цесарь христителеи, наряжая в Кыев: «Оплот Христа – мы здесь, блюдите нашу правду. Не сумеете словом приумножити стадо, допо-можем силой». Бахвальство в угрозе, не выступят греки, ибо в смутах и раздоре, могут же купити печене-вей и толкнути болгарей; христова ложь ведь лишает народы зрения своего и смотрят уже чюжими очьми. Не лепей ли почати законный спор за первостолье; обретя, восставити веру и порушенный обычай, возвысити нравы, уладити в общинех, покончив с усобицами?» Восклица Мирослав: «Справедливо!» Но остудил вла-дыко Череда горячность его: «Ко глупой голове мудрости не приставить. Шумети шумели, и в грудь били, и бородами трясли, а конь ни с места; едины в желании, да не едины в старании. Одни глаголили: «Кто вернет прежнее? – не волхва, но князь; приищем князя». Другие перечили: «Почто первыми бранитись? – накличем на ся погибель; не волхве встревати, оспаривая мирское, надобь порядити с Володимиром, не может быти, чтобы всех понудил; кто не хощет, останься в своей вере, а тамо поглядим». Третьи рассуждали: «Чему спешити? – надобь приготовитись; чем болын разозлит Володимир народ, тем (нам) легче». Иные же и вовсе советили уйти из Словеньской земли: «Совокупимся и пойдем, куда глаза глядят, приищем новую обитель». Были еще и пятые и десятые. Те говорили: «Како спорити с христами? – не знаем, что проповедуют; пусть кто-либо скажет, почнем толковати в родех и племёнех о христовых неправдах». И вот что положило вече: послати к Володимиру трех мудрейших мужей, и уже по их приговору решити дальше». Огорчися Мирослав мешкотою, и владыко Череда тужил велми. И впросил Мирослав звезды о грядущем, и указали на долгое бесславие и бедствие. Рече Мирослав: «Не проворонить бы в Дреговичех. Отменю Нововведение, бо развращает волхву». И было правдою; раньш волхвы жили от трудов, получая лишь (немного) за суды о наследстве; Володимир же обурочил общины пойти, кормити и одевати волхвов с семейством их, и давати по нужде коней, надела же лишил, дабы день свой проводили в служении богам, устройстве свя-тищ и заботах о нравах. Але вышло не по доброму за-мыслью, како случается, когда к великому делу подступают невеликие. Раньш понуждал ся волхв орати и сеяти вместе со смереми, в урожай радовался, в голод терпел, от старейшины и князя не зависел, первым получая надел; считался лишь с обычаем и совестью. Нововведение удалило волхва от мира, иные почали тяготитись селищным, перебрались во грады, идеже в капищех кормление было гуще, а одежды расшиты златом; получая обилие от старейшин, (волхвы) по неволе угождали им; мира больше не признавали, понеже перестали избиратись общиной, но назначались владыкою; владык же искушали нарочитые мужи, предлагая наперебой своих чадей и сородичей, ибо не в меру легок стал хлеб